Елена Федина - Завещание Малого Льва

Скирни ждала их в палате. Там она и жила с малышом и уже приготовила его к отъезду: запеленала и собрала ему сумку. Эцо взглянул на нее и поразился: она выглядела ужасно. Такой измученной Скирни не была никогда. Обычно она была улыбчива и приветлива и очень мила при этом, а сейчас ее смуглое лицо как будто почернело, и даже ее родинка на правой щеке не молодила ее, а старила. Тем не менее, она всё-таки постаралась улыбнуться и протянула им ребенка.

— Ну вот и всё. Забирайте.

Взял его Эцо, причем со всей ответственностью, и почувствовал себя жутко взрослым. Говорили, что мальчик — урод, но он был спеленат, и этого было не видно. Личико было хорошенькое, розовое, курносое, с голубыми глазками. Глазки эти с жуткой серьезностью взглянули на Эцо.

— Привет, — сказал он, — я твой брат, будем жить вместе. Не возражаешь? — и повернулся к Скирни, — мы назвали его Сириус. Я назвал.

Она стояла, опираясь рукой о стол, тело ее, стянутое прозрачным передником поверх халата, слегка надломилось, как будто колени подкашивались, а он заметил, какая у нее хорошая женская фигура: узкая талия и широкие бедра, почти как у мамы.

— Да, — улыбнулась она ему, — хорошее имя.

И снова помрачнела.

— Ты не переживай так, Скирни, — сказал он с жалостью, — будешь навещать его.

— Спасибо, Эцо. Конечно.

— Мам, посмотри, — он повернулся к Геве, — он симпатичный!

— Нагляжусь еще, — холодно ответила мать, и он невольно прижал ребенка к себе.

— Тебе привозить его на массаж, или сама будешь приходить? — спросила она у Скирни.

— Сама буду, — ответила та, — мне надо хоть иногда вырываться из больницы, иначе с ума сойду.

Эцо стало ее совсем жалко, такая она была измученная, даже у матери голос дрогнул.

— Ну, нельзя же так переживать, милая ты моя… ты вся почернела!

— А как иначе? — виновато улыбнулась Скирни, — ты ведь знаешь, что со мной.

Мать вздохнула.

— Знаю.

— Теперь и я знаю. Ты мне не сказала тогда, но я и сама поняла. Как тут не понять… Я как в открытом космосе. Я не могу… я совершенно не могу без него жить, Гева.

Эцо был уверен, что речь идет о ребенке, и даже ужаснулся: зачем они тогда его забирают?!

— Пей успокоительное, — посоветовала мать, — я не зря тебе дала настой. Нет у тебя никакого другого выхода. Не твой он, пойми. Он очень хорошо к тебе относится, но не более. Я это точно знаю.

Скирни молчала, потупившись.

— Ты замечательная девушка, Скирни, — мать погладила ее по плечу, — и муж у тебя замечательный, но вообще-то, если честно, тебе просто повезло. Хороших девушек много, а Льюис один. Тебе, милая, невероятно, невозможно повезло. Как в сказке. Тебя полюбил прекрасный принц. Так вообще-то не бывает. А ты еще и хочешь, чтобы это случилось с тобой дважды?

Скирни молчала. Она явно хотела, чтобы что-то там случилось с ней дважды.

— Не сходи с ума, — сказала ей Гева уже строго, — иначе потеряешь своего Льюиса навсегда и сама будешь в этом виновата. Сама! Такими мужчинами не бросаются. Надеюсь, хоть это ты понимаешь?

Скирни зажмурилась как от сильной боли, но ничего так и не ответила.

Они попрощались с ней и вышли в коридор.

— Мама, — сказал Эцо в полном смятении, — но так же нельзя!

— Что нельзя, сынок?

— Если она так любит Сириуса, может, не стоит его отбирать?

— Сириуса?

— Ну да, мы же так его назвали.

— Уж кого-кого, — вздохнула Гева, — а Сириуса она будет видеть, сколько ей угодно. Не переживай. Я не собираюсь ее в этом ограничивать.

— Но она же вся почернела, мама! Ты сама заметила!

— Это не поэтому.

— А почему?

— Так всегда бывает, когда хочешь невозможного.

— Удивлен, — сказал Дрод, кося в сторону черными с подводкой глазами, — немало удивлен, хотя и не сражен наповал. Леций Лакон самолично желает с нами общаться?

— Возможно, мне следует общаться не с тобой, — ответил Леций, — но с кого-то же надо начать. По-моему, ты не маленькая фигура в вашей иерархии.

— У нас нет маленьких фигур, мы все — одно целое.

— Меня сейчас мало интересует ваша структура.

— Да? А что тебя интересует?

— Контакт.

— Вот как?

— У нас общий враг и общая цель. Может, хватит прятаться друг от друга?

— Кого ты называешь врагом, аппир?

— Лаклотов.

Они стояли в саду на тенистой дорожке, сквозь густую листву нежно пробивалось зеленое солнце. Леций успел восстановиться и даже осмотреться на этой изумрудной планете, но депрессия брала своё — его ничто не радовало и не удивляло. Дрод это почувствовал.

— Тебе надо отдохнуть, — сказал он, — у нас принято сначала устроить гостя, а потом вести с ним беседы. А разговор, я вижу, будет серьезный.

Леций усмехнулся.

— Тогда бассейн… или, по крайней мере, холодный душ.

— Вы чувствительны к температурам.

— Да. Особенно к горячим. Я вообще предпочитаю зиму.

— Здесь мало воды, но для тебя найдется. А льда, извини, нет. И снега тоже.

Они пошли по дорожке ко дворцу. Бело-серое здание с башнями было сложено довольно вычурно и порядком обветшало. Воздух был сухой и горячий, в глаза при любом дуновении ветра попадал песок.

Смуглые рабыни, наглухо закутанные в полотняные одежды, старательно подметали от этого зеленого песка дорожки, подрезали кустики и поливали цветы. На нового гостя они глаз не поднимали, хотя его черный термостат, белое лицо и светлые, пепельные волосы наверняка были чем-то необычным. Леций же на них смотрел, находил их совершенно некрасивыми и только удивлялся, откуда тут взялось такое милейшее создание, как Скирни. Он представил ее тут маленькую, с лейкой, в окружении ее вечно голодных собак, и его окаменевшее сердце на миг оттаяло и болезненно сжалось.

— У нас есть и красивые женщины, — сказал Дрод, истолковав его взгляд по-своему.

— Да?

— Мы пришлем тебе вечером.

— Не надо.

— Почему? Наши женщины искусны в любви и прекрасно танцуют.

— У нас это не принято.