Елена Федина - Завещание Малого Льва

Эцо зашел к отцу позже, когда тот погрузился в компьютерные дебри межзвездных новостей.

— О! Аукцион на Вилиале! — бодро сказал он, — может, купим пару картин, сынок? Тебе же нравится Хрустнивааль?

— Да, — сказал Эцо мрачно, — «Обмывание младенца».

Руэрто взглянул на него. Обеими руками он в задумчивости пригладил мокрые волосы, они длинными вьющимися змеями падали ему за воротник. Он ничего не спросил, просто смотрел и ждал продолжения.

— Папа, что происходит? — сказал Эцо, — что в этом мире творится, я хочу знать? Что с нами? Что с мамой? И что с тобой, в конце концов? Это твой брат или нет?

— Легко требовать поступка от других, — серьезно ответил отец, — а ты сам-то готов на что-нибудь ради этого младенца? Или абстрактно хочешь от этого мира справедливости?

— А что от меня нужно? — немного растерялся Эцо.

— А что нужно ребенку? Забота, внимание, воспитание, любовь. Подгузники менять ему нужно и с рук не спускать. У меня нет на это времени, а у Гевы — желания. Это ты понимаешь?

Эцо подумал, сел на диван и кивнул.

— Хорошо, я согласен.

— На что ты согласен? — удивился отец.

— На всё. Я его не брошу. Ты вырастил меня, а я выращу твоего братишку. Это будет справедливо.

— Да ты что, сынок… — Руэрто совсем смягчился и даже растерялся, — мы тебя взяли уже большого.

— И этот скоро вырастет. Мы быстро растем.

— Эцо…

— Папа! Вы его только возьмите. Я сам всё буду делать. Он же наш, ты сам так говорил.

— А ты подслушивал.

— А что? Разве меня это не касается?

— Конечно, — Руэрто развернулся к нему вместе с креслом, — это нас всех касается. И ты, вообще-то прав… но Гева…

— Она его полюбит. Потом. Меня она тоже не сразу полюбила. Да мы ей и мешать не будем, папа. Мы всё сами сделаем!

— Ты же работаешь, Эцо.

— Буду дома работать. Профессор Ондра поймет. Он сам девочку взял. А оказалось — Пресветлого!

— Не всем раздают ангелочков, сынок. Это надо еще заслужить.

— Что ж… что заслужили, то и получим. И чем дольше будем думать, тем скорее он нам этого не простит. Папа, ты же всё понимаешь!

Отец думал не так уж долго.

— Ладно, — улыбнулся он, глядя с такой теплотой, что хотелось как в детстве к нему прижаться, — предпримем еще одну попытку. Только пошли вместе. Одному мне страшновато, — он встал, затянул халат потуже, поправил мокрые волосы и решительно выдохнул, — вперед!

Гева была в своей комнате для медитаций. И без того красивая и загадочная, в мерцании свечей она казалась загадочней во сто крат. Зеленые продолговатые глаза ее были бездонны. Иногда Эцо пытался понять, что чувствует отец: его любит, его выбрала такая женщина! Каково это? Но он не мог даже представить этого при всем своем богатом воображении. В прочем, сейчас его волновало совсем другое.

Гева сидела на узком черном диванчике, перебирая в руках янтарные четки. У нее были ухоженные руки с длинными перламутровыми ногтями и несколькими перстнями на узких пальцах. Конечно, трудно было представить, что эти руки будут менять подгузники.

— Что? — спросила она настороженно, видя, как они стоят плечо к плечу, взявшись за руки, словно заговорщики.

— Видишь ли, что получается, — сказал Руэрто замедленно, на каждом слове останавливаясь и ожидая ее реакции, — или у нас будет два сына… или, боюсь, не будет ни одного.

Эцо тоже с волнением ждал ее ответа.

— Сыночек… — мать взглянула на него почти испуганно, она его действительно очень любила, — что это значит?

— Мама, так нельзя, — сказал он твердо, — нельзя его бросать. Вам не понять, а я знаю, что ребенок чувствует, когда от него все отказываются. Я его не брошу! Я сам с ним буду возиться… вы только возьмите!

Она смотрела на него и молча перебирала четки, передвигая по нити янтарные шарики.

— Мама…

— Ты хочешь, чтобы наш сын перестал нас уважать? — добавил Руэрто, — я так нет.

— Кажется, я вышла замуж не за тебя, — вздохнула Гева обреченно, — а за твою матушку. Теперь она родила мне ребенка. Какое счастье…

Стало совсем тихо. Она молчала, глядя в пол, опустив свои глубокие как бездны глаза, словно под тяжестью густых ресниц, губы напряженно сжались, вокруг рта легли складки. И отец молчал, то ли виновато, то ли оскорбленно, совершенно не зная, что ей ответить.

— А я ему даже имя придумал, — осторожно сказал Эцо, садясь перед ней на корточки, — мам, ты слышишь?

— Имя? — даже удивилась она, — какое еще имя?

Как будто парню и этого было не положено!

— Сириус.

— Сириус?

— Ну да. Дед у него Сиргилл, мать — Сия. И звезда такая есть у землян, самая красивая.

— Скирни уже зовет его, — мать усмехнулась, — Алвзуром! Алвзур Сириус Нрис Индендра Пресветлый… Посмотрим, что из него получится, из этого сокровища.

— Мама… — даже не поверил Эцо, — ты согласна?

— А что, у меня есть выбор?

— Мамочка…

— Прекрати, Эцо. Я и так всё поняла. Вы оба еще слишком молоды, живете одним днем. Вам не объяснишь.

— А что тут надо объяснять? Ты помнишь, как я сидел под кроватью?

Она не ответила.

— Так, может, мы его сейчас и заберем? — спросил отец с полной готовностью.

— Куда? — усмехнулась она, — о чем вы оба вообще думаете? Надо детскую подготовить. И няньку ему найти. Лично я из-за него невысыпаться не собираюсь.

Через пару дней всё было готово: и комната с кроваткой и игрушками, и не одна, а несколько девушек — сиделок, добрых, чистеньких и послушных Геве. Эцо полетел вместе с ней в больницу за малышом и очень волновался по этому поводу. Ему было ясно, что происходит что-то важное в их жизни, какая-то большая перемена. А мать напротив была царственно спокойна. Она исполняла свой долг, но ни радости, ни желания сделать всё как можно лучше у нее не было. Это огорчало.

Скирни ждала их в палате. Там она и жила с малышом и уже приготовила его к отъезду: запеленала и собрала ему сумку. Эцо взглянул на нее и поразился: она выглядела ужасно. Такой измученной Скирни не была никогда. Обычно она была улыбчива и приветлива и очень мила при этом, а сейчас ее смуглое лицо как будто почернело, и даже ее родинка на правой щеке не молодила ее, а старила. Тем не менее, она всё-таки постаралась улыбнуться и протянула им ребенка.