Филип Фармер - Мир Реки: Темные замыслы

И все же были моменты…

— А другие откровения?

— Ну, второе можно не считать. Оно было результатом марихуаны и зависело не от меня. Видишь ли, за всю свою жизнь я выкурил с полдюжины сигарет с травкой. Это случилось на протяжении тысяча девятьсот пятьдесят пятого года, еще до того как молодежь всерьез принялась за наркотики. В те времена марихуану и гашиш курили преимущественно в богемных группах в больших городах. И черные и мексиканцы в их гетто.

Как ни странно, этот случай произошел в Пеории, в Иллинойсе. Мы с женой познакомились с супружеской парой из Нью-Йорка. Этакие типичные обитатели Гринвич-Виллидж… Я тебе потом объясню, что это значит… И они уговорили нас попробовать марихуану. Я себя почувствовал как-то дискомфортно, мне было жутко неприятно, что в моем доме хранится такая дрянь. Мне мерещилось, как к нам врываются агенты, как они арестовывают нас, кидают в каталажку, мерещился суд и заключение в исправительную тюрьму, позор. А что будет с нашими детьми?

Но алкоголь рассеял мои сомнения, и я, наряду с прочими развлечениями, выкурил сигарету с травкой — «косячок», как они это называли.

Только мне никак не удавалось втянуть дым в легкие и задержать его там. Я ведь и табака не курил, несмотря на свои тридцать девять лет. Наконец мне это удалось, но ничего особенного не произошло.

Позднее, в тот же вечер, я взял то, что осталось от выкуренной сигареты, и прикончил «косячок». И вдруг явственно ощутил, что вся Вселенная состоит из кристаллов, находящихся в растворе.

И в этот раз я тоже почувствовал слабый сдвиг перспективы. Кристаллы в перенасыщенном растворе начали выпадать в осадок. И это происходило в дивном порядке, ряд за рядом, будто взводы ангелов, марширующие на параде.

Но на этот раз то чувство, которое сопровождало первое видение насчет того, что Вселенная устроена разумно и у меня в ней есть свое место, начисто отсутствовало.

— А в третий раз? — спросил Нур.

— Мне тогда было пятьдесят семь, и я был единственным пассажиром в гондоле воздушного шара, наполненного теплым воздухом; шар летел над кукурузными полями Эврики, что в штате Иллинойс. Пилот только что выключил горелку, и поэтому шум исчез, если не считать шума от крыльев стаи фазанов, вспугнутых с полей ревом горелки.

Солнце садилось. Яркий летний дневной свет уступил место серым сумеркам. Я плыл, будто на волшебном ковре-самолете в легком ветерке, который никак не ощущался. В открытой гондоле, как ты знаешь, даже в сильный ветер можно зажечь свечку, и ее пламя будет гореть так же спокойно, как в комнате с наглухо закрытыми окнами.

И внезапно, без всякого предупреждения, пришло ощущение, будто солнце вылезло обратно из-за горизонта. Все вокруг меня купалось в слепящем свете, и, чтоб видеть в нем яснее, мне следовало бы прищурить глаза.

Впрочем, я этого делать не стал. Свет исходил от меня самого. Это я был пламенем, это я отдавал Вселенной свет и тепло своего тела.

Через секунду, а может, и меньше свет исчез. Он не ослабевал постепенно. Он просто исчез. Но еще какое-то время держалось ощущение, что мир справедлив и что бы там ни случилось со мной, или с кем-нибудь другим, или со всей Вселенной, все это прекрасно… Это ощущение тоже, должно быть, длилось около секунды.

Пилот ничего такого не заметил. Явно я ничем внешне не проявил своих чувств. Вот это и был тот последний раз, когда я испытал нечто совершенно необыкновенное.

— Видимо, все же эти состояния духа не оказали большого влияния ни на твое поведение, ни на твои взгляды? — спросил Нур.

— Иначе говоря, не стал ли я после них лучше? Нет, не стал.

— Состояния, которые ты описал, — продолжал Нур, — мы называем таджали. Но твои таджали — подделка. Если бы они дали устойчивый результат, путем саморазвития личности в правильном направлении, то это были бы настоящие таджали. Есть несколько видов ложных или бесполезных таджали. Ты встретился с одним из них.

— Значит ли это, — спросил Фрайгейт, — что я не способен к восприятию истинной формы?

— Нет. Во всяком случае, ты оказался способным воспринять хоть какую-то форму этого явления.

Помолчали. Фриско, лежавший под кучей одеял, что-то бормотал во сне.

Внезапно Фрайгейт спросил:

— Нур, уже довольно давно я думаю о том, возьмешь ли ты меня в ученики.

— И почему же ты меня не спрашиваешь об этом?

— Боялся, что ты откажешь.

Снова помолчали. Нур проверил показания альтиметра и на минуту включил вернилку. Погаас стряхнул с себя одеяло и встал. Зажег сигарету, и мигающий свет зажигалки вызвал странную игру света и тени на его лице. Оно было похоже на голову священного ястреба, высеченного из черного диорита древними египтянами.

— И что же? — спросил Фрайгейт.

— Ты всегда думал о себе как об искателе истины, не так ли? — задал вопрос Нур.

— Ну, не очень-то упорном. Меня бросало из стороны в сторону, носило как воздушный шар по воле ветра. Большую часть жизни я воспринимал ее такой, какой она была или хотя бы казалась. Иногда я предпринимал сознательные усилия, чтобы изучить или даже действовать согласно той или иной философии, учению или религии. Но мой энтузиазм вскоре угасал, и я просто-напросто забывал о них. Ну, не совсем, но все-таки… Иногда он снова как бы вспыхивал во мне, и я снова направлял шаги к заветной цели. В большинстве же случаев я, как бы сказать, плавал, гонимый ветрами лени и безразличия.

— Но ты был независим?

— Я старался быть интеллектуально непредубежденным, даже когда мои эмоции толкали меня куда-то.

— Чтоб достигнуть истинной непредубежденности, тебе следует освободиться и от эмоций, и от интеллекта. Совершенно очевидно, что, хотя ты и гордишься отсутствием предубежденности, ты все же обладаешь ею в полной мере. Если б я взял тебя в ученики, тебе бы пришлось полностью отдаться под мой контроль. Совершенно безотносительно к тому, чего я потребую. Причем ты должен будешь повиноваться мгновенно. Беззаветно. — Нур промолчал. — Если б я приказал тебе выпрыгнуть из гондолы, ты бы это сделал?

— Черт побери! Нет, конечно!

— Ну и я тоже. Но что, если я потребую от тебя чего-то такого, что является интеллектуальным или эмоциональным эквивалентом самоубийства, ты бы это сделал?

— Не знаю. Будет видно, когда ты попросишь меня об этом.

— А я не попрошу до тех пор, пока не буду знать, что ты готов. Если, конечно, ты когда-нибудь вообще будешь готов.

Погаас смотрел в иллюминатор:

— Там виден огонь. И он движется.

Фрайгейт и эль-Музафир бросились к нему. Текс и Фриско, разбуженные их взволнованными голосами, вскочили и сонными глазами впились в ночную тьму сквозь другой иллюминатор.