Свет над океаном - Евгений Михайлович Закладный
Девушка села, поднялся Кочетков.
— Но я совсем не представляю, где взять силы для такого «поворотика»? А если мы и найдём их, сумеем ли подчинить себе? А точка опоры? Уж не на нашем ли спутнике?
Горов кивнул.
— Я уже думал об этом. В принципе: запасов трансурановых, которые мы сумеем получить и сохранить по схеме Аллахвердиевой на всех спутниках, хватит, чтобы энергией аннигиляции изменить орбиту Луны. Сделать это можно будет серией взрывов. В свою очередь, гравитационное поле Луны отклонит земную ось вращения. Остальное — математика и механика… Это — один путь, космический. Есть и второй путь — земной; можно было бы растопить ледники Гренландии и Антарктиды, разложить эквивалентное количество воды на водород и кислород электрическим током… Но вы понимаете, что решение такой задачи под силу только объединённому человечеству, поэтому мы не будем заниматься её теоретической разработкой сейчас… И ещё одно. Следует всеми силами ускорить ремонт антенны связи с планетой. Ответственность за эту работу я прошу принять на себя нашего гостя, подданного Соединённых Штатов Джона Саммерса… В его группу войдут Аллахвердиева и Кочетков. Сделать это нужно быстро и качественно: мы должны знать, что изменилось за это время на планете.
13. Отщепенец
Придя в чувство, патер Брук приподнялся, обвёл взором успокоившийся океан и молитвенно сложил ладони. Люди потупились: меньше всего хотелось им сейчас выслушать проповедь о всемогуществе и милосердии божием, с ведома коего, очевидно, свершилась эта катастрофа. Более того, всем им стало вдруг стыдно за патера, как может быть стыдно только за близкого человека, у которого помутился разум, и он начинает выделывать неприличные вещи.
А ведь ещё совсем недавно Мари охватывал священный трепет и она в молитвенном экстазе опускала веки, едва патер гипнотизировал её этим жестом. Всего несколько часов назад Лоуссон, этот скептик и циник, готов был признать бытие божие — единственный пункт в широчайшем диапазоне моральных устоев человека, который он избегал высмеивать. По-видимому, в его глазах цинизм такого рода был просто признаком дурного тона. А Светлана? Ведь когда-то она дала себе молчаливую клятву: всюду, где только предоставится возможность, опровергать, высмеивать, доказывать… Нодар с мудростью философа просто не замечал чужих религиозных воззрений и проявлений соответствующих чувств до тех пор, пока они не становились социально опасными. Киви никогда не ходил в церковь, но и не отрицал существования высшей силы, стоящей над миром, правящей людьми и их поступками. Он считал, что стоит вне религии и вне политики… Грэта верила по инерции, безрассудно, а Ли было просто некогда раздумывать над этим…
И вдруг сейчас общее чувство неприязни к патеру Бруку, стыда за него объединило столь разных людей. Почему? Они с удивлением читали этот молчаливый вопрос в глазах друг друга, пытаясь понять своё новое отношение к действительности. Неужели они так сильно изменились за несколько часов борьбы? Именно, борьбы! В борьбе они познали свои силы и возможности, пламя борьбы очистило их души и разум от скверны рабской морали, пытающейся оправдать собственное бессилие могуществом выдуманного существа.
Да, патер Брук молитвенно сложил руки и… не сказал ни слова. Он был ещё слишком слаб, слишком подавлен происшедшим и, что самое главное, он почувствовал вдруг, что мысли окружающих его людей совсем не соответствуют его, патера, мыслям… Теперь он просто смотрел в безбрежную, колеблющуюся даль.
Но вот плотина молчания, воздвигнутая дружными усилиями людей, прорвалась. Лоуссон решил, что на этом клочке Земли не может быть ни хорошего, ни дурного тона.
— Патер Брук, помолитесь за нас, — заговорил он голосом кающегося грешника. — Господь да услышит вас и да ниспошлёт рабам своим кусочек благодати… Скажите ему, что мы чертовски хотим жрать!
Силы, медленно возвращающиеся к патеру Бруку, позволили ему повернуть голову и послать Лоуссону взгляд, полный горького упрёка. На большее патер не был способен, к тому же он ещё не совсем разобрался в обстановке и считал, что одного взгляда священнослужителя с Лоуссона будет достаточно. Однако следующая реплика взбешённого его молчанием океанографа продемонстрировала патеру всю тщетность его надежд.
— Пока я добирался до этого дьявольского вулкана, я непрестанно молил небесные сферы, чтобы они отрядили в моё распоряжение парочку-другую архангелов, но…
Он вдруг осёкся, встретив колючий, презрительный взгляд Мари. Зябко пожав плечами, Лоуссон отошёл в сторону, но теперь встретился с глазами Нодара, укоризненно покачивающего головой.
— А зря ты затеял этот разговор, парень. Сейчас нужно действовать. Может быть, ты лучше подумаешь над тем, что нам делать прежде всего?
— Я заставлю его работать вместе со всеми! — сквозь зубы процедил Лоуссон, всё ещё чувствуя унизительное, холодное презрение Мари… Почему он тогда убежал от неё? Конечно, он испугался, что расчувствуется и не сможет бросить девушку в минуту опасности, когда гибель в равной степени будет угрожать обоим. «Зачем гибнуть и мне вместе с ней? — подумал он тогда. — Жизнь — это борьба за существование, в которой выживает и побеждает сильнейший». А теперь всё складывалось иначе: Мари тоже выжила, и Лоуссон снова оказался во власти её очарования.
Мысленно перебирая возможных соперников, которых Мари могла бы предпочесть ему, Лоуссон машинально загибал пальцы. Нодар? Нет,
