Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
«Может, месяц назад. Может, чуть позже».
«Если не принимать специальные препараты, ты не протянешь и полгода».
«Значит, мне надо справиться с заданием за полгода?»
Офицер засмеялся: «Нет, за два-три дня».
И с удовольствием подтвердил: «За два-три дня. Ты так выглядишь, что тебя быстро поймают. А через месяц болезнь станет необратимой».
«У тебя тоже пятна на ладонях».
«И я через полгода умру. Но если ты принесешь документы Тэтлера, нам помогут. Нам обязательно помогут. Существует особый препарат. У сотрудников Станции. Мы можем обменять документы Тэтлера на этот препарат».
«Ты понимаешь, чего ты хочешь?»
«Наверное, не больше, чем ты».
«Тогда зачем это все?»
«Дети вырастут – разберутся».
«А если не вырастут? Если станут старичками где-то в тринадцать лет?»
«И такое может быть. – Офицер Стуун многозначительно постучал зубами. – В любом случае мы устроим большую медитацию в Экополисе, а захваченную сперму распределим между лучшими семьями Южной Ацеры».
«И, как сидельцы, сядете возле Языков?»
«Разве это плохо? Ты тоже можешь сесть с нами. Ты станешь совсем свободным человеком. Может, Героем Территорий. У тебя появятся мечты. Мечтают только свободные люди. Будешь рассказывать нам про звезды. А потом мы заставим Экополис работать на нас. У них не останется свободного времени. Они будут создавать для нас новые Языки, а мы займемся искусством. Ты знаешь, что такое искусство?»
«Фиолетовые руки на эмалевой стене?»
«Нет. – Офицер Стуун засмеялся. – Искусство – это другое. Ты не поймешь. Ты совсем дикий. Искусство – это когда тихонько и довольно бормочут сидельцы. Они тихонько и довольно бормочут и неторопливо объедают с Языков горчащую корку. Они обожают все горькое, а мы обожаем вкусное. Вот что такое истинное искусство, Алди, ты должен нам помочь».
«А я могу ставить условия?»
«Если будешь помнить, что воронка опять полна крыс».
«Это совсем простое условие».
«Тогда говори».
«Есть одно озеро с низко стоящей водой. Оно не далеко, бокко долетит за пару часов. Мать Хейке мне говорила: „Не делай этого“. Но я часто там ходил на то озеро в камыши».
Алди вдруг заговорил быстро, торопливо, боясь, что офицер его прервет.
Он вдруг почувствовал мощный приступ похоти. Она казалась ему любовью.
Самое страшное, что он не осознавал происходящего в его голове. «Прежде чем начать медитацию в Экополисе, доставьте меня на то озеро, – быстро говорил он. – Пусть ненадолго. День. Или два. А потом я уйду за документами Героя Территорий». И рассказал офицеру, как сладко слышать мерцающих стрекоз, видеть волшебное преломление стеклянных плоскостей во влажном воздухе. Человек всегда любит заглядывать за горизонт. Даже когда за горизонтом ничего не угадывается.
«О чем это ты?» – спросил офицер Стуун.
«Там на озере есть русалка».
«Звать Иоланда?»
«Да».
«Так вот ты о чем, – дошло наконец до офицера Стууна. Он весело, даже доброжелательно постучал зубами. – Послушай, Алди, ты даже больше урод, чем я думал. Ты там, наверное, часто жевал кору черного дерева, да? Мать Хайке говорила правду, не надо было тебе делать этого. Ты не должен был ходить в камыши. Иоланда – тварь. Она вроде липкой саранчи. Она умело мимикрирует. Почему бы тебе вообще не поселиться в воронке с крысами? Это ничуть не хуже. Ты забыл про генетическую Катастрофу, да? Ты забыл, чем кончилась глобализация на планете? Забыл про экологический спазм и про коллапс власти? Твоя русалка – игра нечистой природы. Она всего лишь стеклянистое тело, сквозь которое видны бесформенные внутренности. Кора черного дерева сильно преображает мир, а самка озерницы жадно жаждет оплодотворения. Она не брезгует никаким существом. У тебя еще есть сперма, зачем разбрасывать семя так бессмысленно?»
15
Алди вывели к реке.
Он переплыл ее короткими гребками.
Жара стояла такая, что темные скалы казались оплавленными, текли, а несколько сосен, непонятно как державшиеся на откосе, превратились в дрожащие смолистые сосульки, совсем размазанные горячими потоками воздуха. Алди не скрывался, потому что офицер Стуун твердо пообещал: на плато он никого не встретит. По каким-то причинам в это время патрули на плато не показываются.
С края высокого плато он увидел грандиозную панораму.
Язык медленно, как желтый ледник, сползал вниз, в долину.
Бросалась в глаза именно желтизна – неровная корка, нежная, гладкая только у Зародышевого туннеля, из которого, как из чудовищного тюбика, выдавливалась чудесная биомасса. Язык уходил вниз и вспарывал темный лесной массив.
Только привыкнув, Алди различил внизу неясные скопления людей и техники.
Сплошное роение. Чудовищное роение. Каждый день миллионы людей покидали Язык, и каждый день все новые миллионы занимали освободившиеся места. Ревели мощные тягачи, разносились голоса. Расстояние скрадывало звуки, но всхлипы и стоны распространялись далеко. Сверху Алди видел, как разделялись человеческие потоки, как ровными, строго дозированными колоннами уходила к гильотинам техника, как длинные пыльные транспортеры несли куски отрубленного Языка к разгрузочным площадкам. Там и тут горели радуги очистительных фонтанов. Разложенные на все цвета спектра, они казались фейерверками.
Алди зачарованно смотрел на Язык.
Спуститься вниз и попробовать? Экополис никуда не денется, он вечен, а я поддержу силы. Я устал, у меня дрожат руки. Надо съесть кусок Языка, мне станет легче. А появлюсь я в Экополисе уже сегодня или приду туда через месяц, какая разница? Ну, умрет еще один миллион уродов…
Он чувствовал соленый вкус крови.
Говорят, мякоть Языка насыщена веществами, убивающими любую заразу.
Алди чувствовал, как лопаются соленые пузырьки на губах. Как много слюны. Я, наверное, спущусь к Языку. Проберусь к Зародышевому туннелю. Говорят, что там плоть самая нежная.
А биобезопасность…
Термин сам собой всплыл в сознании.
Когда-то Алди свободно пользовался такими вот терминами, но сейчас это длинное слово показалось ему нелепым. Какая безопасность? Почему био? От чего, наконец, безопасность? Разве можно запретить ученым разработку новых биологических препаратов? Разве паралич власти возник не как следствие несанкционированных исследований? Разве многовековая система в один миг развалилась не потому, что на рынок вышвырнули необъятное количество генетически модифицированных продуктов?
Алди удивился. Совсем недавно он сказал бы – генетически измененных.
Разве возможен реальный контроль над созданием, использованием и распространением таких продуктов? Разве кому-то помешали многочисленные запреты, даже угроза сурового наказания за тайное вмешательство в мир живой природы, особенно в наследственный механизм человека?
Нет, я не спущусь к Языку. Это потом. Это все потом.
Сперва я доберусь до Экополиса и сам явлюсь в Нацбез.
Там я потребую поднять из архива свою ген-карту. Офицер Стуун плохо представляет себе братство людей, неустанно мечтающих о звездах.
