Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
А внизу – флип.
Прямо под обрывом.
Флип стремительно несся с волны на волну.
Когда-то Алди все это видел. Когда-то он точно все это видел, но никак не мог вспомнить – когда. За спиной слышались возбужденные голоса, азартная ругань. Алди тоже выругался и захромал к обрыву. Выбора у него не было. Надо было всего лишь оттолкнуться и прыгнуть. Но он боялся. Он страшно боялся.
И все же пересилил себя. И рухнул вниз, в бездну.
Часть III. Пароход философов
– Так кто же здесь хотел свободы и когда?
– Никто и никогда. Хотели хлеба и покоя. Все обман.
Н. Бромлей
1
Пневматика сработала бесшумно.
Так же бесшумно дверь вернулась в пазы.
Связать ноги, обмотать скотчем рот. Как той собаке.
Правда, собаку в известном романе гаммельнского дудочника прятали в какой-то тесной комнатке в Верхних кварталах, а здесь был водный гараж. Самый обыкновенный гараж. Зачем Гайя вытянула меня из воды? Алдер не понимал. Он видел, что глаза Гайи полны неумело скрываемой брезгливости. И все же она вытянула его из воды.
– Я урод.
– Понимаю.
Гайя вложила в ответ какой-то особый смысл.
– Как ты оказалась в бухте… в это время… на флипе?
– Ты забыл? – ответила она без улыбки. – Я обещала встретить тебя.
– Два года назад! Целых два года!
– Но я обещала.
Он кивнул.
Целых два года. Пузыри беспамятства мешали ему.
«За рифами… Против затонувшего фрегата…» Он действительно говорил это той новенькой из Комитета. Но мало ли что он говорил два года назад. Вдруг вспомнилась мерцающая оборка ее рукава. Туффинг. Желание. Он улетел на Территории, а Гайя ушла с гаммельнским дудочником. Он был уверен, что в тот вечер она выбрала именно писателя. Но при этом запомнила про течение, в которое нужно входить под правильным углом. Он ведь успел ей сказать про течение.
Кто мог подумать, что до встречи пройдет два года.
Забившись в угол большого дивана, повязав на бедра тонкий и короткий женский халатик (ничего другого в гараже не нашлось), Гай осматривался. Он жадно искал каких-то привязок, чего-то такого, что могло напомнить…
Что напомнить?
Он не знал.
Полка с инструментами.
Широкий аварийный люк.
Вездесущий подиум гинфа.
Гай еще не просох, и Гайя старалась держаться в стороне. Она считает меня уродом, беспомощно думал он. В отполированных плоскостях играли смутные отражения.
– Как Отто?
Он не собирался никого жалеть. Когда-то он сам вот так же привез на флипе урода и хотел сдать его в Нацбез (но тому уроду повезло), теперь из воды выловили его самого. Два года назад он не поверил ни одному слову косоглазого, почему Гайя должна ему верить? Два года отсутствия, ген-карта отправлена в архив, имя Гая Алдера из всех списков вычеркнуто. Действительно, что ей думать? Обезображенное рубцами лицо, а ее линии совершенны. Рядом с Гайей мать Хайке выглядела бы настоящим ночным чудовищем. И все же Гайя вытянула его из воды.
Правда, ноздри ее брезгливо вздрагивали. Она ведь не знала, она не могла даже представить, как пахнет Терезин в жаркий полдень, когда глубокие рвы доверху набиты полуразложившимися трупами, а тяжелая техника еще не подошла.
– Зачем ты вытащила меня?
– А ты бы как поступил?
– Не знаю.
Она улыбнулась.
Она затеяла опасную игру.
Действительный член Комитета биобезопасности (он видел метку на ее рукаве), – конечно, в Нацбезе возникнет много вопросов. Зачем она выловила урода? Почему не вызвала патруль и прошла под входными знаками, никому не сообщив о своем пассажире? Ну и все такое прочее.
Рыжеватые волосы, зеленые глаза.
Она мало изменилась. Гая тянуло к ней, как к Языку.
– Что с Отто? – повторил он.
Гайя улыбнулась.
Суше, чем ему хотелось.
Она видела его насквозь – и его страх, и его надежду, и его нелепое нежелание признать себя проигравшим. «Где Отто?» Будто главное – узнать, где находится гаммельнский дудочник.
– У Отто все плохо.
Ей даже не хотелось на этом останавливаться.
– Никогда не следует афишировать свои пристрастия. А Отто этого не понимал. Мы в одной лодке, кричал он, имея в виду уродов. Он всем надоел. Он не делал разницы между нами и уродами. Типичный дельта-псих. У него был свой взгляд на то, как нам прорваться в светлое завтра. Взорвать Языки, вот чего он хотел. Взорвать Языки и встретить огнем волну остальных, когда они бросятся на Экополис. – (Ну да, большая медитация, вспомнил Гай.) – Он считал, что только это приведет к великому очищению. Но он заигрался, – улыбнулась Гайя. – Существуют бескровные пути.
– Что значит бескровные?
– Процесс великого очищения, если пользоваться этим новым термином, можно растянуть… – Она запнулась и все же продолжила: – Только в этом случае отбраковка населения может пройти бескровно…
– Отбраковка?
– Придумай другой термин.
– Я даже не знаю, о чем идет речь?
– О перенаселении, – ответила Гайя терпеливо. Было видно, что она много думала над сказанным. – Дело ведь во внутренней организации, в новом качестве взгляда на мир. Нам надоели игры в мораль. Мы хотим жить. Для себя, а не для уродов, – подчеркнула она. – Надоели нелетающие космонавты, океанологи, никогда не спускавшиеся в смутную тишь придонных течений, архитекторы, не имеющие возможности реализовать оригинальный проект. Сам знаешь, на девяносто пять процентов мы работаем на остальных. На умиротворение их желаний. Но сколько можно? Мы хотим не просто спасти человечество как вид. Мы считаем, что заслужили будущее.
– Но Есен-Гу – это миллиард жителей. Целый миллиард.
– Золотой миллиард, – кивнула она, – но мы и его проредим.
– Значит, речь идет и об остальных?
– Об уродах, – усмехнулась она.
И напомнила:
– Миллиард против семи.
– Когда-то так говорил Дьердь…
– Он – честный работник. – (По сердцу Гая прошел холодок. На Камышовом плато Дьердь его не узнал. Может, это и хорошо, что он не узнал меня.) – Ты тоже будешь говорить как Дьердь, когда узнаешь правду. Старший брат болен. Ты два года провел на Территориях. – Зеленые глаза блеснули. Это был поразительный блеск, раньше он ничего такого не наблюдал. – Ты жил непосредственно с уродами, наверное, каждый день общался с ними. Тебе ли не знать, что главное желание уродов – добраться до Языков, насытиться,
