Эрнст Бутин - Лицом к лицу

Задумавшийся Юра, лениво ковыряя еду, дернул плечом: какое, мол, мне дело. Юрий Иванович, с сожалением глядя на него, рассказал о встрече с Ларисой, о том, как она, оказывается, любила и все еще любит его, Юрия Бодрова, о поцелуе и последних словах женщины. Юра поднял недоверчивые глаза, но смутился, отвел ставший ревниво-обиженным взгляд. Юрий Иванович расхохотался так громко, что буфетчица вздрогнула, а из кухни выглянула напуганная официантка.

– Чудак, она же тебя любит. Я для нее – это ведь ты.

– Да, понимаю… понимаю, – Юра совсем смутился. Отвернулся к окну. Долго глядел на площадь. Брови постепенно сдвинулись в раздумье, губы затвердели виновато и скорбно. – Скажите, а Владьку вы там, в будущем, видели? – спросил как можно безразличней.

– Как же не видел? – Юрий Иванович, выбиравший корочкой соус уже со второй тарелки, поперхнулся. Откашлялся в кулак. – Ведь это по его милости я сюда, кхе-кхе, – в командировку, так сказать, попал… Я возьму еще эту порцию?

– Берите, берите, я есть не хочу, – Юра суетливо пододвинул тарелку. – Как это по его милости?

– Шут его знает, – неопределенно шевельнул толстыми плечами Юрий Иванович. – Он мне о своей работе только в самых общих чертах сказал. – И добавил чистосердечно: – Все равно я ничего бы не понял в этой релятивистской зауми.

Он сначала неохотно, потом оживленней – отхлебывая пиво, пережевывая мясо, отдуваясь, взмахивая рукой, – поведал о вчерашнем дне. Юра, не шелохнувшись, слушал с лицом Фомы неверующего, вкладывающего персты в раны Христа. Попросил показать часы и, когда Юрий Иванович протянул пухлую волосатую руку, склонился над ними.

– Вот так Владька, – протянул задумчиво. Постучал осторожненько ногтем по стеклу циферблата. – А вы у него не попросили прощения за меня… то есть за себя, школьника? – спросил тихо и съежился.

– А ты, уже немножко зная меня нынешнего, как думаешь?

– Думаю, извинились, – Юра опустил глаза.

– Приятно слышать, – Юрий Иванович довольно фыркнул. – Значит, не совсем пропащий…

– Здравствуй, Юрочка.

Тот вскинул голову, и лицо стало и растерянным, и смущенным, и горделиво-счастливым одновременно.

Юрий Иванович тяжело развернулся на этот звонкий и радостный голос.

К столу подходила, небрежно помахивая сумочкой, кругленькая, пухленькая девица. Следом шел с отрешенным, независимым видом и тщетно скрываемой блудливой улыбкой Генка Сазонов.

– Вот ты где скрываешься, Юрочка. Пиво попиваешь? – Девица положила руки на спинку незанятого стула, качнулась. – Сесть-то можно? Не прогонишь? – и засмеялась. Вкрадчиво, двусмысленно как-то.

Юра дернулся, вскочил. Глянул виновато на Юрия Ивановича, пригладил пятерней чуб.

– Я не один. Я не знаю. Садись, Генка, – указал на четвертый стул.

Но Сазонов, набычившись, не шелохнулся.

А Юрий Иванович разглядывал девицу и чувствовал, что ее голос, ее ясное, веселое лицо, ее пышненькие формы вызывают, неизвестно почему, легкое беспокойство, схожее с неловкостью. И тут он узнал ее – Тонечка!

– Этот дядечка с'тобой? – Тонечка села, закинула ногу на ногу. Уперла локоток в стол, уткнула подбородок в ладонь. Откровенно изучающе поразглядывала недолго Юрия Ивановича и повернулась к Юре. – А вы похожи. Ничего, симпатичный у тебя родственник, положительный. Вы извините, что я при вас, в глаза говорю, – кокетливо улыбнулась Юрию Ивановичу, оценивающе задержала взгляд на его лице.

Юрий Иванович понял наконец, откуда появилось ощущение неловкости и беспокойства – вспомнил: это произойдет сегодня, потому что Тонечка организует у себя дома пирушку в честь последнего экзамена Юры, а когда поздно ночью драмкружковцы и подруги Тонечки начнут расходиться, она задержит его, и он останется, обмирая от страха, неуверенности и стыда.

Он еще раз зайдет к ней и еще, А потом зачастит, становясь все уверенней и самонадеянней, потому что опытная Тонечка будет восхищаться им, и он станет относиться к ней свысока, а вскоре и пренебрежительно. Это отношение к Тонечке он перенесет со временем на всех женщин: и на тех, с которыми будет близок, и на тех, с которыми будет едва знаком.

– Так ты, Юрочка, не опаздывай. Ведь соберемся только ради тебя, – напомнила Тонечка осевшим, потерявшим мелодичность, грудным голосом, обволакивая Юру зовущим, обещающим взглядом.

– Нет, девушка, никуда он сегодня не пойдет, – серьезно ответил за него Юрий Иванович.

– Почему это? – удивилась Тонечка и с веселой растерянностью воззрилась на Юрия Ивановича.

– Потому что… – он хотел сказать: «Я знаю, чем это кончится», но получилось бы оскорбительно, и заявил: – Юра весь день будет со мной.

– И вы приходите, – невольно вырвалось у нее, но тут же она встревожилась: вдруг этот старый дядька действительно придет?

– Это было бы пикантно, – Юрий Иванович крякнул, затрясся в беззвучном смехе.

– Вот еще! Что вы обо мне вообразили? – Тонечка выпрямилась, выпятила воинственно грудь и, слегка откинув голову, погипнотизировала Юрия Ивановича уничтожающим взглядом. Встала. – Не-забудь, Юрочка, мы тебя ждем, – напомнила ласково.

Юра, вишневый, с рубиновыми ушами, теребил складку скатерти.

– Не знаю… Я, наверно, не приду.

Тонечка и его погипнотизировала, только взгляд был не уничтожающий, а сперва изумленный, потом насмешливый.

– Дело твое. Мы и с Геночкой хорошо погуляем.

Взяла Сазонова под руку и гордой поступью удалилась к крайнему незанятому столику. Юрий Иванович видел, что будущий начальник горкомхоза стесняется, опасливо шныряет взглядом по залу – нет ли знакомых, не дай бог! – но хорохорится. К Тонечке подскочила официантка, которая, изнывая от любопытства, топталась около буфета; они схватились за руки, повскрикивали: «Тонечка!» – «Зоечка!» – и, пошептавшись, одновременно повернули гневные, осуждающие лица к Юрию Ивановичу. Он поманил официантку пальцем. Расплатился.

– Идем! – приказал Юре.

Выбрался, покряхтывая, из-за стола и, не оборачиваясь, вышел, сытый и довольный, из чайной.

Юра выскочил следом, пристроился рядом. Лицо было обиженно-отвердевшим – с выступившими скулами, побелевшими губами.

– Злишься на меня? – Юрий Иванович добродушно посмотрел на него. – Зря… Не забывай про бабочку из рассказа Бредбери. Я знаю, что делаю, – и, увидев, что у Юры дернулась щека, ушел от разговора. Предложил: – Пойдем в Дурасов сад?

– Вы надолго к нам? – отрывисто спросил Юра. Он смотрел вдаль ненавидящими глазами.

– Не знаю, – Юрий Иванович равнодушно пожал плечами. – Сколько Владька сочтет нужным, если, конечно, это его работа.

– А если там, в будущем, что-нибудь разладится и вы застрянете здесь, что тогда?