Многократор - Художник Её Высочества

Если не останавливаться внезапно, почему бы не вспомнить еще одного орла — Сальвадора Дали? Помнит история, как он отбивал у Поля Элюара, уже знаменитого к тому времени поэта, его жену, Елену Дьяконову, ставшую позже Галой, как упал к ногам богини, поразив её трепетное русское сердце. Чем поразил, чем очаровал? А вот чем. Пошел на первое свидание, вывалявшись в перьях, ароматизировав подмышки козлиным пометом. Все настоящие художники козлиным пометом сюрреализма мечены. Рвотное обывателям. Мозголомы. Богема атипичников. Штучный товар.

Позавтракать решили на нейтральной территории. От МГУ до Дворца молодежи и от её Зачатьевского переулка до того же места одинаково. Они соскочили с троллейбусов одновременно, увидели друг друга через улицу и побежали навстречу по подземному переходу. Когда целовал деву в шею, их обсмеяли балеринки, бегущие в хореографическое училище через квартал отсюда. По дороге успел купить, не проснувшуюся в бутоне, розочку, повертел ею перед личиком барышни.

— Маша — роза из Китая, Маша — ландыш голубой. Маша, как тебе не стыдно быть хорошенькой такой! — увлекая хорошенькую такую за талию. — Здесь есть тихая лёжка, вон, под нумером фюнф унд цванциг дробь айнц.

Их пристроила в себе кафеюшка с претенциозным названием «Холм шести Аполланов». Парень-грузин в белоснежной рубашке оседлал сидку орлом. Своим носом-крючком он был тоже орёлистее некуда. Услужливо слетев с утеса, с подтанцовками и улыбками девушке, принял заказ.

Степан огляделся подробнее. На стойке пивной насос с золотом по белому «Старокупеческое», панели в шоколадную мушку, витрина с подстрекающими к еде закусками, в углу — бассейн с сомнамбулически кружившимися черепашками.

— Я, Машуня, в детстве знаешь как мучился? Называл их «черепикахи». Начинал легко: «чере», потом заикался: «п-п-п» и снова «черепикахи». Посмотри туда. Какая замечательность!

На стене висела невозможная картина. В черной раме стояла черная дама с тростью. Черное пол-лица за черной вуалью. На этом веселом фоне выступало пятно её пиджачка с известковым подпылом. Рядом с дамой на столике трупным цветом уныло светлел керосиновый фонарь.

— Недолго мучилась старушка в высоковольтных проводах.

— Народу тоже подавай искусство. Расскажи лучше, чем ты так занят? У тебя вроде даже синяки под глазами. Что-то пишешь по ночам?

Попишешь с такой дружиной, обменявшей себя на подвиг во имя науки. Степан-уклонист, в ожидании еды, припустил лучше рассказывать, как можно выковыривать из будущего картины.

— Мог бы понять абстракционизм какой-нибудь бюргер в средние века, или, еще раньше, тот безымянный гений в шкуре, расписавший пещеру в Альтамире охрой да сажей? Ясно, что нет. Так однажды буддийского ламу один миллионер-хохмач привез в Париж, конкретно поселил его в бордель. Так тот посидел, посмотрел на проституток, развеселых парвеню, ночной бедлам и выразился в том смысле, что какой ему дурной сон приснился. То же самое, если бы Рафаэлю показали «Черный квадрат на белом фоне» Малевича. Он даже не понял бы, что это картина перед ним как таковая. А если бы ему показали того же Малевича «Черный квадрат на черном фоне», он бы уж точно не смог вообразить кусок закрашенной черной краской тряпки произведением искусства ни де-факто, ни де-юре, а послал бы общество, как лама: «Приснился мне дурной сон, эдите на пиаф все от меня!» То, что мы доставшееся в наследство искусство понимаем и принимаем — понятно. А вот наоборот?! — вытаращивая глаза. Ответа ему явно не требовалось. Но что сказанное кислотно существовало в душе художника, было видно невооруженным глазом.

Маша положила ладонь на степанову пятерню, расшеперенную ершом.

— Мог бы твой гений в шкуре написать Джоконду? Нет. Мог бы Гойя написать, раньше срока «Impression»? Тоже нет. И «Герника» невозможна в семнадцатом веке.

— Да как же невозможно?! — съездил себя кулаком по скуле. — Не буду горячиться, киска, но краски-то те же! Единственно, у Пети Кантроповича она была просто глиной, а у меня из глины сделанная охра, но со всеми осложнениями: охра светлая, охра желтая, охра золотистая. Холст тот же — тряпка, кисти те же — щетина свиней. Значит, дело не в материалах. Дело в нас! — рассмеялся, поняв, что перестарался.

Официант подал еду. Они вкусно позавтракали, за исключением зелени.

— Салат — катастрофа! — высказал орлу-грузину.

— Извините, свежие овощи сегодня опоздали, — оправдался орел и состроил глазки Маше.

Они возвращались и нахально целовались на остановке среди москвичей. К чему москвичи относились благосклонно. Москвичи только советских туристов не переваривают.

— Я ведь придумал, — взялся за старое, придерживая девушку руками не за талию, чуть неприлично ниже. — Как можно разрылить сознание для картинки из будущего.

— Наркотики, алкоголь, йога, секс, голод?

Степан отрицательно пошевелил чубчиком.

— Итакдалешнее?

— Ага. Ты музыку забыла. А музыкальная волна действует на физиологическом уровне. Однажды в Англии у органа неправильно настроили трубу. Пошел инфразвук и люди в ужасе повыскакивали из концерта. Самое главное…

— Да-а ну-у тебя, — встрепала ладошкой степанов чубчик, впилась художнику в губы и скользнула в дверь причалившего троллейбуса. Прошла к ближайшей форточке и, многозначительно улыбаясь, промолвила. — Надо придумать что-нибудь особенное против кошек, серы и скуки. Жду в субботу на даче.

Степан пошевелив по очереди бровями, сказал в сторону улетевшего троллейбуса:

— Какие ещё наркотики..?! Сильнее всего — страх!

Работы навалилось пропасть. Включил группу, Лыс энд волос, и под её креативные стоны намешал колер.

— Степаша акварелию раскрасил кавалерию.

Удобно уложил локти, занёс над планшетом перо. Тут же в дверь чисто символически стукнуло и в мастерскую вбежал Лузин, в такой степени душевного подьёма, что чуть не приобретал положительную плавучесть.

— Доброе утро, маэстро!

Ученые заполучили уникальный прибор, от чего и пришли в новогоднее настроение. Он находится дома у профессора. Прибор размером с тридцатидвухкилограммовую гирю, но самое забавное, весит в два раза больше. Необходимо к окончанию лекций, доставить его сюда.

Степан обречённо кивнул головой, пробормотав:,Задохнусь от счастья и помру., Договорились встретиться после работы. В квартире их будет ждать приёмная дочь профессора — Абигайль. Лузин, разгонисто написав адрес, убежал.

Оформитель поработал хорошо и в конце прокомментировал:

— Если хочешь поработать — ляжь поспать. Встанешь — всё пройдёт.