Многократор - Художник Её Высочества
— Эта формула ещё недостаточно красива, чтобы быть истинной, — доказывал профессор.
Четвертый час ночи. Степан блуждал ложечкой в чашке, дзенькая о стенки. Спать хотелось до того, что казалось, будто он стучит поварешкой в пустом ведре. Ученые опять сцепились.
— Появилась казимировская энергия мешка? Ну?! Вот тебе и четыре четырки, две растопырки!
— Но здесь и кварк, и глюон и белая лошадь в горелом лесу. Всё, что предсказано в рамках единых калибровочных теорий суперсимметрии.
Шуршавший кабелем за стеллажами Степан захихикал. Ученые, привыкшие к немому присутствию сподручника, повернулись в его сторону оброзовевшими от словопрений лицами.
— Анекдот Иван рассказал. Звонят по ошибке: «Алё, это булочная?» «Нет. Сливочная.» «А-а, так это у вас сливки делают?» «Нет, — отвечают. — У нас говно сливают.» Вот и у вас: то булочная, то сливочная.
Профессор смеется с редкой эмоциональной заразительностью, так, что хочется присоединиться. Лузин тоже нордически покудахтал. Степана отпустил сон, и он, довольный, произведённым эффектом, вывалился из-за стеллажей.
— Что на свете интересней физики, парни?! Наука всегда была сливающей булочной, — и закончил уже непонятно в какой тональности. — Не знать не страшно. Страшно не узнать!
Живописец понимающе кивнул. Он сам от живописания балдеет, как корова от арбузных корок.
Спровадив учёную братию, хватило сил только булькнуть в постель и проговорить дедову присказку: «Спокойной вам ночи, приятного сна, желаю увидеть козла и осла. Козла до рассвета, осла до утра, спокойной вам ночи, приятного сна.» Оглушение сном больше походило на удар дубиной по голове. А когда зазвонил телефон, первое, о чем подумалось: «Хоть час успел поспать?». Часы, тем не менее, показывали, что он проспал три часа. Петр Первый тоже спал не больше пяти часов в сутки. Ему время требовалось на прорубание окна в Европу. И художник по окнам специалист-домушник. То же яйцо, только в профиль. Восстанавливая, перекрученный каракулем телефонный провод, вспомнил сон.
— Машенька, ты знаешь, что мне приснилось? Будто кошка родила пластилин и я должен был из него котят лепить. Представляешь?! — разулыбался. — Меня на завтрак пригласили, сосульку мне в оранжевое сердце! Киска любименькая!
Любимых женщин Бумажный имел много. При всём при том он не был бабником. Это был редкий тип мужчин, относившийся к Её Величеству Женщине, как к сакральному знаку или верховному божеству. Без восторженности, но с благодарностью. Без страха перед настоящей красотой, внутренней и внешней, но с трепетом. Теперь, после неудачного брака, без заблуждений, но с искренним вниманием и интересом к каждой новой знакомой. Многие женщины чувствовали в этом самце, самостоятельном, ровном, но с необъяснимыми порой вспышками неистовой силы, сказали бы музыканты, высокое к себе отношение, что им нравилось, и в конце концов большинство покорялось со всеми вытекающими отсюда физическими последствиями. Степан в ближнем бою очень даже грамотно применял, добрых папских времен и изнеможенного Ренессанса, технику обольщения дам. Джентльмен имеет с дамой файв о'клок. Вроде думать не о чем, но цветочек даме — обязательно. И поцеловать руку, млеющей женщине ли, оробевшей девушке, почему нет? если уже тысячу лет кавалеры делают это с удовольствием. Порасспрашивать о её настроениях, да послушать. Ещё древние заметили — тот желанный собеседник, кто не якает, а умеет выслушать. И проводить до дома, и, поднимаясь по лестнице, в требованиях канона, идти сзади, чтобы успеть поддержать, если каблучок подвернется, после первой любви тела в следующую встречу снова одарить цветами, но уже в роскошном варианте, и никогда не бросать просто так, забывая, а поддерживать отношения, позванивать, выручать в осложнениях, вобщем, вести гибкую достойную политику.
Многих особ манила, как медведя на тухленькое, его темная комната души. Степан её не прятал и напоказ не выставлял. Но если порой по жизни проявлялось, то эффект художественный наличествовал. Степан и был художником. Один его знакомый искусствовед однажды ответил пейзажистке, плодящей кудрявые пейзажики: «Бумажный? Понимаешь, художников-то много… Но редко у кого есть настоящая страсть. У этого… окаянная. Которую он скрывает. Поёт жемчужина мужского пола только в своей раковине. Если честно между нами, за рюмочкой чая, в настоящий момент в искусстве орудует до семнадцати скрытых мега-гегемонов. Я проводил специальные исследования. Сих мазилок в силу обстоятельств никто не знает, тем не менее, они — фигуры предпоследнего уровня. За ними только Олимп. Бумажный на нём околачивается в районе макушки. Цель у него точечная — вершинка макушки. За результатом гонится, жемчужин, дающим интересную жизнь. Не за хорошей жизнью, отбирающей результат. Совершенно бессовестно одаренный молодой человек. Талант с октановостью иногда повышающейся до гениальности. Но как живописец — нерешённая проблема. Я собираюсь заняться ей после отпусков. Даже знаю, почему он вечно в тени. Любой художник, найдя стиль, будет его эксплуатировать уже до конца жизни, ради узнаваемости и казны, как художник, от которого я час назад как приехал, — рисует всю жизнь одни только подушки. Говно, но хорошо продаёт внушённым. Этот же больше двух картин на одну тему не пишет, его серия — три, уже с надрывом, скучно ему видишь ли. Прыгает с кочки на кочку. Через год он у меня будет знаменитей евреев. Нет, тебя в раскрутку не возьму. Почему? Ну ты уже по своей национальности знаменита, ха-ха.»
И художник откалывал, порой, номера. Если по мелочам вспоминать: шкодная конструкция; член упрятан, между ног зажат, одолженный по случаю, ужик, только голова наружу, женщина ластится в темноте, находит что ищет и, фу, кошмар какой..! Совместная ингаляция коньяком над тазом. Или босиком после похмелья в Хаммер-центр во время строжайшей конференции, к её секретарскому столику с девятнадцатью подсолнухами, и преклонил колено, паразит, и склонил голову. Чему удивляться, что после такого представления экономисты в своих докладах понесли чепуху. Молодая женщина, правда, потом нахлестав негодника по щекам, занималась с ним любовью с такой страстью, от которой сама пришла в изумление. Или выкрасить зубы ярко-зеленой нитрокраской, а под утро, отлюбившись, улыбнуться ей в ванной от души. Да мало ли?
Если не останавливаться внезапно, почему бы не вспомнить еще одного орла — Сальвадора Дали? Помнит история, как он отбивал у Поля Элюара, уже знаменитого к тому времени поэта, его жену, Елену Дьяконову, ставшую позже Галой, как упал к ногам богини, поразив её трепетное русское сердце. Чем поразил, чем очаровал? А вот чем. Пошел на первое свидание, вывалявшись в перьях, ароматизировав подмышки козлиным пометом. Все настоящие художники козлиным пометом сюрреализма мечены. Рвотное обывателям. Мозголомы. Богема атипичников. Штучный товар.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});