Многократор - Художник Её Высочества

— Доброе утро, маэстро!

Ученые заполучили уникальный прибор, от чего и пришли в новогоднее настроение. Он находится дома у профессора. Прибор размером с тридцатидвухкилограммовую гирю, но самое забавное, весит в два раза больше. Необходимо к окончанию лекций, доставить его сюда.

Степан обречённо кивнул головой, пробормотав:,Задохнусь от счастья и помру., Договорились встретиться после работы. В квартире их будет ждать приёмная дочь профессора — Абигайль. Лузин, разгонисто написав адрес, убежал.

Оформитель поработал хорошо и в конце прокомментировал:

— Если хочешь поработать — ляжь поспать. Встанешь — всё пройдёт.

Уселся с кофе у телевизорика. За политическим комментатором рыжела карта.«…вспыхнувший с новой силой корейский костёр. Постановлением ООН…»

О нет, только не это! От политики мокрицы заводятся.

В назначенное время нашёл на Бережковской набережной дом. Перепрыгивая через три ступени, взлетел наверх, навесил на лицо пластмассовую американскую улыбку и позвонил. А когда открылась дверь — растерялся. Перед ним стояла та самая девушка, которую он пытался соблазнить вечером на Воробьевых горах. Девушка не вспомнила его сразу, как Степан, но наморщила лоб.

— Прямоугольник есть многоугольник с пятью сторонами. Помнишь?

— Ах вот оно что. То-то я…

Ушла по коридору, не пригласив войти. Степан закрыл за собой дверь, пожал плечами, пробормотал:,После того, как я вас увидел, моя производительность по оформлению университета увеличилась на пятьдесят процентов., Затоптался в первой комнате, разглядывая картины на стенах, антикварную мебель и среднеазиатский ковер такой мягкости, что нога, ступившая на него, казалось, провалилась по колено. Но скоро хозяйка появилась, поманила пальцем. Когда вошел на кухню, на столе уже стояло кофе.

— Абигель, наверное, редкое имя.

— Мою бабушку звали Оттшминальда. Сокращение от героя-полярника Отто Шмидта на льдине.

Пили кофе, а Степан наблюдал за девушкой. Абигель двигалась своеобразно. Однажды смотрел по телевизору, как космонавт на «Буране» манипулировал штангой. Чтобы ею с величайшей осторожностью извлечь из чрева корабля дорогущий спутник, нужно было увеличить момент перемены движения. Поэтому рукоятка управления находилась в емкости с глицерином, и космонавт охотно показывал, как ему непросто двигать рукой в перчатке. Абигель тоже не делала резких движений, будто двигалась в глицерине.

Позвонили в дверь.

— Целую ручки, Аби, — услышалось из прихожей. — Леонардо да Андреевич уже здесь?

— Сели в лодку и айда по реке туда-сюда, — крикнул через плечо Степан. — Лузя, давай хоть кофейку дёрнем, — добурчал в чашку, скрючившись. — А то бежишь, понимаешь, хвост в мыле, в ушах сера, в глазах гной, в пупике отложения с гальку, на пятке мозоль, зубы сломаешь.

Когда тащили, неподъемную по первому ощущению, сумку, Лузин спертым от напряжения голосом пояснил, что они этой прелестью смогут определить конкретное место линзы свертывания.

— То-то смотрю, тебя пучит от счастья, содружничек.

— Ты сам сегодня злей лютика. А я тебе скажу, как Аристотель: Не спи, не спи, художник, счастье на стороне того, кто всем доволен.

— Я с вами точно не сплю уже вторую неделю, так, что шуба заворачивается.

Наверх рано. Поэтому, когда явился профессор, каждый занялся своим делом. Лузин засунул нос в прибор, профессор коротко отдыхал, жевал бутерброд, Степан же, подключив трансформатор, выкинул кабель на балкон и посмотрел с надеждой на небо. Опять неприятно душно парило. Над Серебряной рощей собралась которая за день тучка, но на этот раз не расконденсировалась, а, наоборот, крепла с определённым намерением побузить. Степан одобрил и вернулся в мастерскую. Туча громыхнула. Похоже, небожители затеяли перекатывать пустые железные бочки. Дыр-дыр-дыр, грум-бум-бум!

— Ивар поведал, как объяснял тебе мироустройство. Ты понял, как всё слюбилось? — полюбопытствовал профессор.

— Обьяснял… Слепил из пластилина кривондюлешный шар и говорит, что живет в нем вся вселенная, а вещь обыкновенная. Сотрём-ка пыль с извилин.

Профессору интересно, что гуманитарий по этому поводу думает?

— Я думаю, что терпентиновое масло не пропускает электрический ток, а вот пробки вы мне точно пережжёте. После ваших экспериментов щиток до утра остыть не может, хоть носки суши.

— Кто экономит на спичках? — вставился Лузин.

— Вы знаете, Сергей Наркисович, как учёный-золочёный задуривал? Втемяшивал про границы некоректные, про сосиски, время… А я как подумаю, сколько мне жить и сколько потом в гробу лежать… — боднул головой в сторону Лузина. — Не спи, говорит, художник, а то замёрзнешь. Исключительно замечательно, говорит, вокруг. Такое же, как северное сияние, только черное. Ходи, говорит, с вытянутой шеей, чувак.

Ученые затеяли ключевой эксперимент. Ассистент сосредоточен, не больно разговорчив. Профессора же, наоборот, понесло на разговор. Он болтал, пошучивал, прыскал своим шуткам. Степана тоже захватил рабочий ритм. По приказаниям переносил, включал, выключал, выполнял примитивную физическую работу. Вспомоществовал.

— Мухи и варенье, Стёпа, сделаны из одного материала. Просто сырьё по-разному использовано. Муха села на варенье, вот и всё стихотворенье, ха-ха.

Профессор параллельным порядком, размысливал что-то затейливое. Оттого прыгал с темы на тему и снова возвращался на круги своя после инородных включений.

— Что такое звезды до рождения гелиоцентризма? Это же была совершенно умонепостижимая сущность! Что там блэстит в ночи? Роса сверкает на Олимпе? Спина у Зэвса вспотела после трудов праведных? «Звезды возникают из раскаленных туч, угасают каждый день и ночью снова оживают горящими угольками», — покидал ладонью туда-сюда. — Из топора суп варили. Малэдцы!

— Ксенофан из Колофона, — прозвучал Лузин.

— Верно! — обрадовался профессор. — Правда, не знал, про Колофон. «Солнце размерами превосходит Пелопоннес.» А здесь спэкулятивные сравнения. Ошибка онтологическая.

«Сколько раз тебе, дуре, говорил, я не онанист, а онтологист» — подумал Степан.

— Значит, вселенная — шампунь и кондиционер в одном флаконе?

— Проще простого неспециалисту объяснить. Изменение порции заряда всегда выражается, заметь, не дробным числом, а целым. Для современной физики это такая же странность, как звезды для Платона. Тут, батенька, красота командует. В разрыве-то и находится другая половина мира. Состояние прозрачности, вообще, определяется как одно из наиболее впечатляющих соединений противоположностей, вспомнить алмаз. Вещество существует, но как бы и не существует. Вэрно?