Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
Оставшуюся речь адвоката Анна слышала словно сквозь туман. Он говорил о перспективах нового мира, безответственном попустительстве общества по отношению к ее работе, о моральных сторонах репродуктивных технологий. Заседание закончилось практически в полной тишине. Все быстро стали расходиться. Анна договорилась встретиться с друзьями через пару часов, потому что всем надо было обдумать услышанное.
Озадаченным журналистам позже выдали краткое содержание речей выступающих как основу для официальных заявлений с заседаний. Все абзацы содержали обвинения в адрес репродуктивных технологий как таковых. Один журналист из США отказался брать предоставляемый материал. Его заменили сразу же.
Глава 11
Анна постаралась не сильно хлопать дверью своего номера, но ее просто душило отчаяние.
– Это оказалось сложнее, чем мы думали, верно? – Джун выпустил струйку дыма, даже не повернувшись к ней. Как и в прошлый раз он смотрел в окно, словно тот разговор был просто прерван.
– Как ты… А впрочем не важно, – Анна устало опустилась на диван.
– Я выдал им выдержки из речей на заседании, сегодня же все это будет в самых передовых изданиях и самых дешевых газетенках, – он курил часто, почти жадно. – Завтра нас будут распинать.
– Вернее, нас. Тебя это не коснется.
– Официально – да.
– Но мысленно ты с нами, – Анна не могла удержаться, чтобы не язвить. Вид Джуна, преспокойно открывающего замок в ее номере и даже не скрывающего этого, откровенно бесил. Намного больше, чем вся эта дешевая постановка с судом.
– Ты не в духе? – он искренне интересовался, в голосе не прозвучало ни единой эмоции.
– Я не в духе с самого первого дня здесь.
– Из-за суда? Вас не посадят, не переживай.
– Ты идиот? – Анна так же искренне поинтересовалась.
Джун улыбнулся и посмотрел на нее. Глаза его снова стали холодными ледышками, земляной цвет покинул их полностью:
– Я скучал…
– А я нет. Уходи, мне нужно переодеться.
– Меня это не смущает.
– Меня смущает. Выходи отсюда и больше не приходи в мой номер без моего приглашения. Еще раз и я напишу заявление в полицию на местную охрану.
Джун резко встал и в два широких шага оказался с ней нос к носу, ладонями схватился за спинку дивана за ее спиной, отрезая ей путь к отходу.
– Почему ты сбежала?
– Ты не понимаешь?
– Нет.
– Это надо выяснять сейчас?
– Да.
– Двенадцать лет…
– Почему ты сбежала?!
Он кричал впервые на ее памяти. Никогда ни при каких обстоятельствах Джун не повышал голоса. Он мог злиться, быть на грани истерики, но его корейская выдержка не позволяла ему кричать никогда. В моменты споров он начинал от волнения терять голос и шипел как змея. Сейчас же он кричал изо всех сил. Глаза бегали между ее зрачков, на лбу выступила испарина, он тяжело дышал.
– Ты уничтожал меня. Я больше не могла существовать рядом с тобой. Ты деспот и тиран. Только твоя воля, твое мнение, твоя жизнь. Я стала почти тобой.
– Я любил тебя больше всего в своей жизни.
– Ты даже сейчас говоришь обо мне как о своей вещи. Ты должен был любить меня больше ВСЕХ в твоей жизни.
– Я все еще люблю.
– Я тоже, Джуни, я тоже, – она старалась, чтобы голос не дрожал, надо было закончить этот разговор многолетней давности.
– Тогда почему… – он опустил голову, не умея подобрать слова.
– Отпусти меня. Как тогда на Хоккайдо.
– Ты знала, что я тебя нашел там?
Она знала. Спустя почти год ее уединения в глухой деревне в доме Кэна, лавочник, доставляющий ей продукты к самой изгороди, рассказал о странном путешественнике, заглянувшем в его лавку. Милый старичок узнал в нем корейца, которого где-то видел. «То ли актер, то ли политик, но вида очень важного! И ветчины купил словно на год вперед. Странный, но, видимо, очень известный, потому что он скрывается. Да! Кепку носит и воротник куртки поднимает. Спрашивал о тихом поместье для найма». На следующий день она гуляла по крутому обрыву у моря, ветер шумел невозможно, разбивая волны с грохотом где-то далеко внизу. Она знала, что Джун шел за ней. Почему он не подошел, почему просто ушел, она так и не поняла. Но после этого стало вдруг ясно, что можно больше не скрываться.
– Я не знаю только, почему ты оставил меня?
– Я увидел, как ты счастлива без меня. Там, на берегу. Ты светилась спокойствием. Со мной ты такой не была уже много лет.
Анна непроизвольно вздернула брови и подалась вперед:
– И ты решил меня оставить в покое, потому что увидел это?
– Потому что я вспомнил, что твоя жизнь тоже важна. Что она намного важнее, чем я себе представлял.
Опять эти игры. Она не верила ни единому его слову. Впрочем, это больше не имело никакого значения.
– Уходи, меня ждут Кэн и Хуан.
– Вы спиваетесь втроем, – Джун выпрямился и сделал шаг назад.
– Не такая уж и плохая перспектива.
– У тебя дочери.
– А у тебя – твои дела.
Джун молчал и удивленно ее изучал, словно видел впервые.
– Ну, что ты еще хочешь от меня? Уходи.
– Поехали в Сеул.
Анна даже слегка засмеялась:
– Хватит, Джуни, это не смешно. Я понимаю, что ты хочешь вернуться всеми силами к точке, с которой все началось, но это невозможно. Мы другие, жизнь другая, мир другой.
– С той поездки на Джеджу все началось.
– Вернее, кончилось. Да, именно так. А желания вспоминать нет совершенно, не потому, что больно, а потому, что все бессмысленно. Ты – такой, я – такая, все уже сотни раз обдумано и решено много лет назад. Меня это больше не трогает.
Анна двинулась в сторону спальни, предоставляя собеседнику постараться догадаться, что разговор окончен и пора закрыть за собой дверь ее номера.
– Это был мальчик?
Анна резко остановилась.
– Ты делала тогда генетический анализ, я знаю. Это был мальчик?
– Нет, Джуни, это был не мальчик, это был наш сын. Называй все своими именами.
Джун медленно двинулся к выходу, взялся за ручку двери:
– Я иногда его вижу во сне. У него такие же как у тебя волнистые волосы.
– Пошел к черту.
Дверь закрылась.
Странная смесь чувств: абсолютное безразличие. Словно все цвета радуги смешали и получился безликий белый цвет. Ей не было больно, у нее не сдавило горло, когда она вспомнила о своем нерожденном первенце, никаких эмоций. Только шум волн с Джеджу стоял в ушах. Едва различимые переливы волн… шшш-шшш…
– Унхе, стой!
Она неслась по
