Четыре единицы - Елизавета Гребешкова
К вечеру она посмотрела на телефон – пару сообщений от Хуана, пропущенный от Машки и Кэна. Джун словно растворился на том проклятом острове. Не думать, не анализировать! Она опять села за работу и снова уснула за столом ближе к полуночи.
Утром проснулась от боли внизу живота. Пока было терпимо, чуть больнее обычной менструации. Сходив в уборную, она увидела первые капли крови и выпила следующие таблетки из второй упаковки.
Работать стало невыносимо, от боли перехватывало горло. Анна свернулась калачиком на небольшом диване для посетителей и хватала воздух ртом в промежутках между приступами боли. Неизвестно, сколько времени она так провела, казалось, пару часов, взглянув на часы, оказалось, что только двадцать минут. Желудок свело в приступе и пришлось бежать в уборную. Ее рвало завтраком, а когда лапша закончилась, желудочным соком, затем – желчью. В приступах рвоты она не сразу заметила, что ее трясет озноб – взять салфетки удавалось не с первого раза. Зубы непроизвольно стучали, руки были мертвенно холодными, а икры выворачивали судороги. Рвать ее не переставало, разогнуться не было возможным от боли, пронзавшей брюшную полость.
Ей хотелось позвонить медсестрам на пост и попросить пустить по вене спазмолитик, чуть позже – наркотический анальгетик, но она не могла. Медсестры догадаются, она не может допустить, чтобы все узнали. Ей не простят. Оставалось терпеть.
Желудок, видимо, устав требовать от нее невозможное, успокоился, и Анна вернулась на диван, кутаясь в три одеяла, которые нашла в своем шкафу. Холодный пот покрывал все лицо и шею, ноги и руки трясло словно в конвульсиях. На волне боли ей казалось, что меркнет свет.
«У меня, кажется, разрыв матки», – она точно знала, что это не так, но плаксивый голос в голове требовал сильнейшего анальгетика и немедленно.
Если бы было возможно просто потерять сознание! Но сознание упорно отказывалось ее покидать, четко фиксируя каждую секунду агонии.
На высоте очередной волны, она почувствовала, что вокруг стало тепло, словно она наконец согрелась. Колотило по-прежнему, откуда же такое тепло, почти жар? Откинув одеяло, она обнаружила себя в луже ярко-алой крови.
«Сейчас станет легче».
Она, так же согнувшись, побежала в уборную, оставляя за собой ручеек из крови.
Из нее выходили куски черных сгустков, лилась кровь струей, спустя неопределенное количество времени она почувствовала, что боль отступает, сгустки заканчиваются, а озноб не изводил ее тело. Она зажмурилась, когда нажимала кнопку слива в унитазе. Прекрасно знала, что никакого эмбриона не увидит, но все равно зажмурилась.
За окном темнело, когда она, пошатываясь, вошла в свой кабинет, похожий на поле битвы: пол залит запекшейся кровью, диван словно облили красной краской, одеяла мокрые и почти черные.
К рассвету пол был вымыт, одеяла отправлены в больничную печь, а Анна, наконец, смогла поесть. Из госпиталя она поехала на встречу с Кэном, получила пощечину и сбежала из страны. Нет, сбежала от Джуна.
Глава 12
– Юна, Юна, это успех! Я подошел!
Юна не могла понять, что конкретно говорит ей ее возлюбленный. Он бежал к ней – высокий, такой красивый, с широченной улыбкой на лице, запыхавшийся и полный жизни. Он не знал, что последние месяцы она держалась исключительно на его жизненной силе, которая лилась из каждого его движения, из каждой его клетки. Она ловила эти тонкие солнечные нити, что текли от него к ней. Возможность жить рядом с ним, держать его за руку, трепать его волосы, греться в лучах его жизни составляли суть ее существования. Ее родители были несказанно счастливы, что дочь нашла смысл для такой пусть и короткой, пусть болезненной, но жизни. Теперь его сердце билось за них двоих.
– Что такое? – легкая улыбка сменилась тревогой на лице.
– Я подошел! – он взял обе ее холодные ладошки в одну свою, полную тепла руку. – Я сдал анализы, чтобы стать твоим донором, и я подошел!
Юна лишь хлопала почти невидимыми ресницами.
– Милая, ты слышишь? Ты будешь жить! Я смогу отдать тебе свою почку, представляешь?
– Но это опасно для тебя.
– Ничего опасного! Я поговорил с врачом. Да, мне придется беречься, оставить экстремальные виды спорта на несколько лет и регулярно обследоваться, но все это не важно. Ты будешь жить! Мы будем вместе.
– Я не могу принять такую жертву…
– Да-да, я бы тоже так сказал. Но давай отбросим все эти необходимые в таких ситуациях разговоры и просто порадуемся. Ты и я, у нас появился шанс.
Шанс у них и правда появился. После тщательного дообследования Менсу все еще подходил на роль ее донора. Ничего не сказав родителям, Менсу лег на операционный стол. Храбро перенес операцию и в реанимации спрашивал только о здоровье и состоянии Юны.
Потом были долгие недели страха за кровоток ее новой почки. Ежедневные обследования и измерения, тонны лекарств и ужас от звука шагов врачебной бригады. Ее сердце замирало каждый раз, когда она видела открытие своей карточки. Но шли дни, потом недели и даже месяцы, а почка все еще работала. Юна расцвела, набрала вес и была уже достаточно сильна, чтобы гулять во дворе больницы. Менсу выписался довольно быстро, но продолжал жить в больнице, у ее ног.
Они вернулись в этот мир вместе, с двумя идентичными почками в двух разных телах. Менсу выбрал костюм, в котором пойдет просить руки Юны у ее родителей.
Джун выпустил еще одно облачко дыма в потолок. История двух влюбленных лишала его терпения и вызывала тошноту. Ну какой же идиот этот его брат! Конечно, из-за отсутствующей почки банальная инфекция распространилась по организму быстрее обычного. Конечно, из-за того, что Менсу привык быть неуязвимым, он не сразу обратил внимание на мелкие и незначительные по его мнению симптомы. Конечно, это все из-за его гребаной почки в теле какой-то девки.
– Когда она умерла?
– Простите, – врач напротив тоже улетел в свои мысли.
– Когда она умерла? Вы же не хотите сказать, что она жива-здорова, рассекает по Сеулу с почкой моего брата, пока он умирает? Возле его постели я не заметил ни одного человека помимо отца и матери, никаких
