Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Конечно, Мутти прекрасно знала, что любое намерение вернуть хотя бы ничтожную часть Территорий мгновенно вызывает вполне адекватный ответ, но все равно хотела изменений.
– Ты видишь, как я теперь живу? Кристаллы в стакане, серебряные цветы. Вот темная платина, вот сплавы, каких не существует в природе. Но я хочу пространства, Гай, обширного чистого пространства! Хочу везде чувствовать себя уверенно! Елин говорит, что Есен-Гу занимает очень скромное место на планете. Почему?
– Над этим думают, Мутти.
Она уже сегодня повернет мои слова по-своему (Гай знал). Она уже сегодня передаст повернутые ею своим подружкам. А у них тоже свой взгляд. У них тоже свое понимание. Не удивлюсь, если по Экополису уже завтра пойдет слух о новом Отделе, где умные головы думают о возвращении Территорий.
– Мне пора.
Она кивнула.
Она и не планировала долгой встречи.
– Гай, это правда, что у Языка вкус банана?
Он с изумлением уставился на Мутти. Он сам задавал такой вопрос уроду.
– Елин утверждает, что у Языка вкус банана, Гай. Я ей верю. Все равно главное – рожать, – пришла к справедливому выводу Мутти. – Здоровых крепких младенцев. Дети вырастут и вытеснят уродов. Как-то ко мне заезжал знакомый техник с Масляных заводов. – Она счастливо покраснела. – У него руки сильные. Он прямо мне сказал, что мы вернем Территории.
В представлении Мутти далекие Территории выглядели, видимо, прямым продолжением Экополиса. Чистые набережные, только обсаженные живыми деревьями. Темного серебра беседки, обвитые исключительно живым плющом. Ужас как интересно оказаться на кудрявой полянке, как это показывают в голографических сценах. На специально обработанной, конечно. Мутти ведь никогда не видела диких зарослей, напитанных влажной гнилью, невидимой пыльцой, омертвелой заразой. Даже фосфоресцирующие керби для нее джунгли. А бледные корни, свисающие с размытых обрывов? А пески, взрытые насекомыми? А тучи гнуса, ядовитые гады?
Гай вспомнил плотную толпу, разворачивающуюся на площади.
На самом деле, как бы единое движение толпы всегда складывается из множества отдельных. Это только в камерах слежения толпа разворачивается в некоем едином изумляющем ритме, как воронка водоворота. Семь лет назад Гайя, его сестра, прилетела из Ацеры – с одной из самых отдаленных южных Станций. Чем она там занималась? Не сильно она была разговорчивой, когда тема касалась ее работы. Давняя, свято соблюдаемая традиция – возвращаться с Территорий непременно на площадь Согласия. Ни одного КПП, никаких постов и таможен. Ничто в сердце Экополиса не должно напоминать о печальном соотношении – миллиард против семи.
Плотная толпа. Медлительные потоки. Летящий холодок легкого платья.
Толпа раздавалась перед лазоревым холодком Гайи. Восхитительная норма! Но потом появился слепец. Он шел, вызывающе стуча палкой. Всего лишь короткий серый плащ выше колен – ни сумки, ни карманов, ни мешка на поясе.
Это всех обмануло. Даже невидимую охрану.
Стуча палкой, слепец приблизился.
«Вам на эскалатор?»
Голос Гайи зафиксировала камера.
«Конечно».
Слепец высокомерно кивнул.
Черные его очки недобро (так всегда потом казалось Гаю) сверкнули.
Он поднял руку, но не протянул ее Гайе, как можно было ожидать, а что-то сильно швырнул в толпу. Ослепительная вспышка выжгла, смыла изображение с наблюдательных камер. Площадь Согласия мгновенно оцепили, перекрыли все пути отхода, но никаких результатов поиски не принесли. Гайя и ее похитители исчезли. А когда утешений нет, их придумывают. По Экополису прошла волна самых диких слухов. Говорили, что Гайя сама хотела уйти из Есен-Гу. Говорили, что в последнее ее возвращение с Юга она не прошла тестирование. Говорили, что неизвестная болезнь пурпурными и фиолетовыми пятнами обезобразила ее тело. «Выщепление пуриновых оснований». Это, конечно, блеснула эрудицией Мутти. «Я бы ее узнала даже такой, Гай. Я бы ей помогла. Живое можно разделить на любые составляющие, а потом собрать воедино». У Мутти были свои представления о возможностях науки. «Я бы ее спасла, Гай. Я бы обязательно ее спасла». Хромосомы, гаплоидные наборы, наконец, ДНК – как вершина иерархии всех событий. Не имело смысла вдаваться в детали. Спускаясь по лесенке, Гай знал, что Мутти из окна непременно помашет рукой.
– Ты здесь, урод?
Флип тихонько покачивало.
По набережной непрерывно шли люди.
Слышались голоса, смех, шарканье бесчисленных подошв.
Нежно фосфоресцировали керби, перемигивались цветные фонари.
Голый урод с вдавленным носом не мог подняться на оживленную набережную. Его бы сразу схватили. И в канал не мог нырнуть, потому что русло подсвечивалось донными фонарями. Одной рукой он держался за поручень, Гай вынул носовой платок и осторожно провел им по этому поручню. Так и есть, платок промок, потемнел.
В высоком окне над причалом появилась Мутти. Она ничего не могла увидеть внизу, но все равно помахала рукой.
4
– Тебе будет интересно, – пообещал Дьердь.
От него пахло луком. Толстые губы обмаслились. Наверное, он только что пообедал. Но глаза смотрели остро – умные, холодные глаза, в их зеленоватой глубине угадывалась опасность. Впрочем, Охотником на крокодилов Дьердя прозвали только за то, что всю жизнь ему попадались недобрые девушки.
– Ты увидишь одного человека…
Ощущение опасности все равно не исчезло.
– Захочешь задать ему вопрос, сделай это через меня…
Конечно, Дьердь знал о Гае все. О его не сложившейся карьере космонавта, о месте дежурного администратора, об увлечении биоэтикой. Разумеется, знал он и об аварии на Химическом уровне, и о том, что ген-карта Гая до сих пор не подтверждена. И о том, что Гай не любит слепых и часто слушает передачи уродов, не важно, дают уроды бравурную музыку или отчитываются в своих придуманных успехах. Дьердь много что знал.
Два дня назад санитарный врач по имени Ким Курагин, сообщил он Гаю, неожиданно дал признательные показания. Неожиданно потому, что ничего особенного от этого врача не ждали, он был приглашен
