Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
В коридоре кричала ослица, ей тоже дали похлебки.
А потом в «Улей» вломились какие-то здоровенные громилы.
«Проклятые мясники! – замахнулась на них своим котелком консьержка. – Опять явились бить моих бедных пчелок? Уходите, а то позову фараонов!»
Консьержку ударили по голове ее же собственным котелком, она отпала.
Самого крупного мясника экспонат X отделал прямо во дворе, но второй прыгнул на него сзади, обхватил за крепкую шею, а третий, отбросив ногой черноволосого Дэдо, взмахнул ножом. Острое лезвие располосовало рукав рубашки. Экспонат X вырвался и вскинул над собой руку. По ней текла кровь, но очнувшаяся консьержка сумела разглядеть нацарапанное на запястье слово. Вроде бы «Фрина», сомневалась она. Имя, наверное. По словам этой консьержки, моряк, раненный ножом, увидев слово, нацарапанное на его руке, необыкновенно побледнел. «Так беспомощно грудь холодела…» Может, вспомнил он всю жизнь свою от рождения до смерти, как это часто бывает с умирающими, сентиментально указала консьержка. По ее словам, моряк даже вскрикнул ужасно: «Фрина!» И в этот момент его снова ударили ножом.
Теперь сзади.
Под самую лопатку.
Прямо под сердце египтянки, изображенной на спине моряка.
Пьяный Дэдо, все видевший, заломил руки над головой и тоже вскрикнул ужасно.
А вот офицер Ли, к сожалению, всего этого не видел. Упустив на время экспонат X и черноволосого Дэдо, он сидел в кафе «Ротонда» (ему там очень понравилось) и беседовал с человеком, выглядевшим как художник и назвавшимся именем Пабло. Небольшого роста, самодовольный, он и правда оказался художником. Из-под простой рабочей кепки на наглый черный глаз падал клок таких же наглых черных волос. Из-за этого художник все время встряхивал головой, как нервная болонка-брюнетка. Красная рубашка в крупный белый горошек, простая синяя куртка, заплатанные рабочие штаны, полотняные ботинки – нет-нет, человек, оказавшийся за столиком офицера Ли, несомненно, был художником. И его хитрые глаза подтверждали это.
– Ты американец?
Офицер Ли кивнул.
Он никак не мог взять в толк, почему его и экспонат X везде называют американцами.
– Твой приятель тоже американец?
Офицер Ли опять и все так же молча кивнул.
– А почему у Дэдо есть портрет твоего приятеля? – ухмыльнулся художник. – Почему Дэдо подписал этот портрет: «Маленький крестьянин»? Меня не проведешь, американец. На том портрете изображен именно твой приятель. Это точно он. Он сидит, сложив руки не на коленях и не на животе, а так, знаешь… где-то посередке… Но мы-то с тобой знаем, как называется это место, – он хитро подмигнул офицеру Ли. – На портрете, написанном Дэдо, твой приятель сидит на стуле в самой простой шляпе и в рубашке без воротника. Сидит еще на стуле, а не в тюрьме. Понимаешь? И все равно твой приятель зря доверился Дэдо, – поднял палец художник. – Дэдо – пьяница, он обманет. Не хочет, а обманет. Не будь я Пабло, – набожно перекрестился художник, – если Дэдо не обманет твоего приятеля. Так всегда бывает. Недавно со своим русским другом, художником Семецким, прибывшим в Париж из Ирландии, я побывал у мадам Виолетты Деруа. Мадам Виолетта – ясновидящая, для нее не существует никаких тайн. Мадам Виолетта сказала нам: ничего не бойтесь, а бойтесь только того, что я называю Царь-Ужас. Я спросил: а где это? А она ответила: над нами. Он давно уже над нами, ответила мне мадам Виолетта. Мой русский друг, художник Семецкий, спросил, а в свете всех этих новых приоткрывшихся ужасных знаний умрет ли он естественной смертью, или с ним случится что-то совсем другое? На это мадам Виолетта с достоинством ответила, что господин Семецкий достоин самой неестественной смерти, тем не менее зарежет его простая ирландская проститутка по прозвищу Мертвая Голова. И зарежет не в благословенном Париже, а в одном из тупичков его сраной Москвы. Да, да, так она и сказала, – с огромным удовольствием повторил художник Пабло. – Я никогда не был в Москве, но знаю, что это старинный русский город. Все мы живем под Царем-Ужасом, американец. Я глубоко верю мадам Виолетте. А ты веришь? – неожиданно спросил он. И, не получив ответа, ухмыльнулся. – Тогда давай выпьем вина. Это русский так говорит: давай. Ты ведь угостишь меня вином, американец?
И щелкнул пальцами:
– Либион, вина!
– Дэдо – пьяница, – продолжил художник, дождавшись вина. – Он обязательно обманет твоего приятеля. Даже тетушка Розали доверяет Дэдо только переборку мелкого гороха. Ты заметил, у нашего Дэдо голова деградировавшего римского цезаря? – Художник знал много таких бессмысленных слов. – Он обязательно обманет твоего приятеля. Покупать надо мои вещи. Это без обмана. Понимаешь? Недавно я замазал одну дурацкую работу Дэдо, – признался художник без тени смущения. – У меня не оказалось холста, вот я и замазал его работу. Кому она нужна, правда? Покупать надо кубистов, – вдруг сообщил Пабло доверительно. – Кровь современного искусства – это кубизм, запомни, американец. Марсель Дюшан, конечно, большой шалун, он подрисовал Джоконде усы, и вас, наивных американцев, это почему-то огорчило. Почему? Не понимаю. Ведь полезна только свежая кровь. Запомни, американец: кубизм – вот самая свежая кровь искусства! А Дэдо – пьяница, он обманет твоего приятеля. Хотя, если по правде… все искусство – вранье!
– Неужели все? – потрясенно спросил офицер Ли.
Он не представлял, как донесет такое откровение до Тайного Совета.
– Вранье, вранье! – весело подтвердил поддавший Пабло. – Иначе и быть не может.
– Но как же так? Вы так много говорите о возвышенной цели…
– Возвышенная цель помогает меньше, чем техника, – самодовольно и весело объявил Пабло. Он, наверное, имел в виду что-то свое, чисто профессиональное. Уж лучше бы, черт возьми, он снял с головы свою мерзкую кепку. – А Дэдо – пьяница, напрасно твой приятель ему доверился. Дэдо обязательно обманет его. И не смеши меня, американец. Свежая кровь – это мы, кубисты! А кто такой Дэдо?
P. S.
И в самом деле. Все – Дэдо, Дэдо!
А когда в купе поезда, неторопливо идущего из Екатеринбурга в Новосибирск, я спросил, кто такой этот Дэдо, один только мудрый Миша М. предположил, что это что-то ну вроде небольшого зверька, жившего одно время у его красивой соседки.
Имел Миша к ней интерес, но не поимел интереса.
Золотой миллиард
Нет ничего неотвратимее невозможного.
В. Гюго
Часть I. Заговорщики
Господь! Большие города
Уже потеряны навеки.
Там злые пламенные реки
Надежду гасят в человеке,
Там время гибнет без следа…
Р. М. Рильке
