Виктор Федоров - Метагалактика 1993 № 3

Вряд ли это было просветление, но вскоре, освободившись от хаотических волн жестоких воспоминаний, мое мышление все же приобрело более устойчивый и последовательный характер. Поистине, весь набор ранее известных отрывочных эпизодов, словно сам по себе, превратился, в моем воображении в довольно правдоподобную цепочку взаимосвязанных фактов, конечный результат анализа которых буквально ошеломил меня внешней близостью к истине. Мне показалось, что еще одна тайна старого поместья на какое-то мгновение приоткрыла свой непроницаемый занавес, дав мне редкую возможность заглянуть в свое зловещее нутро. Напрягая память, я вновь представил перед собой Роберта Хугнера во время нашего разговора в его кабинете, когда поведав мне загадочную кончину отца, он упомянул о его в высшей степени странных наклонностях и увлечениях.

Итак, целыми днями, а порой и ночами он, казалось, бессмысленно скитался по самым диким местам, не изменяя своей привычке даже в самую неблагоприятную погоду. Что могло его толкнуть на столь явное безрассудство? Теперь, после сегодняшнего ужасного испытания ответ напрашивался сам собой — отец Хугнера чувствовал примерно то, что чувствую я сейчас, подозревая о скрытых в доме дьявольских сооружениях и опасаясь случайно оказаться в одном из них. О, Боже, в одном из них! Тут я съежился от собственных мыслей. Конечно же, кроме колодца в галерее в доме скрыто еще несколько потайных сатанинских каменных могил, в одну из которых тем памятным вечером и угодил мой несчастный дядя, чей прах до сих пор покоятся в толще старинных стен.

От столкновения лицом к лицу с разгадкой тайны исчезновения старого Хугнера у меня перехватило дыхание. Даже здесь, в своей комнате всякий лишний шаг теперь выглядел для меня равносильным самоубийству: повсюду, и в потолке, и в стенах, я даже в старинных кожаных креслах мне мерещились адские творения, жаждущие своего кровавого часа. Мне до боли сдавливало грудь одно припоминание того, как всего несколько дней назад я так беспечно разгуливал по дому, удовлетворяя любопытство даже в узких лабиринтах мрачного подвала.

Несмотря на растущее, подобно снежному кому, нагромождение ужасных предположений, на какие-то мгновения мое сознание непостижимым образом пробивалось к свету. В одну из таких минут, вновь мысленно обратившись к ночной встрече с Робертом, я неожиданно извлек из полной темноты, казалось, единственный во всей этой истории довод, рушивший ранее созданные мной же самим невероятные картины. Мыслимо ли было, чтобы Хугнеры, строившие для себя фамильное поместье, сознательно предусмотрели в нем тайники смерти, которые впоследствии неумолимо гнали одного из них в горы и в конце концов поглотившие его живьем!

В любой другой обстановке столь явное противоречие, имевшее в своей основе дремучую бессмыслицу, в завершение всего и явилось бы тем свежим потоком воздуха, способным развеять терзания и беспокойство, однако остановить мое охваченное эйфорией воображение не могло уже ничто. В своих дальнейших рассуждениях я, казалось, превзошел самого себя.

Дом среди скал хотя и был детищем Хугнеров, они, разумеется, и пальцем не пошевельнули, чтобы положить пусть даже один единственный кирпич. Все работы по возведении поместья проводились непосредственно нанятыми строителями под руководством неизвестного архитектора, который, в глубокой тайне от хозяев, ведомый дьявольской волей, соорудил здесь коварные ловушки, о чьем существовании как-то узнал старик Хугнер и стал избегать своего дома. Несмотря на внешне столь странный характер подобного вывода, многолетняя непостижимая тайна семьи Хугнеров, о которой в свое время с таким трепетом упоминал мой отец, как-то сразу сделала мою смелую догадку неподвластной никакому сомнению.

Этой ночью, изнемогая от усталости и напряжения, я лег спать не раздеваясь, еще добрый час изводя себя предполагаемыми мотивами, подтолкнувшими на столь чудовищную выходку рожденного моим воображением таинственного архитектора-иезуита. Так, перескакивая с одной догадки на другую и перебирая в мыслях месть, коварство, умопомешательство и нечто еще более страшное, о чем я даже не решаюсь вспомнить, я вскоре совершенно запутался в диком хаосе полной неизвестности. Мои веки уже начали слипаться и все окружавшее постепенно поглощалось сероватой мглой, как вдруг, перенесясь на многие десятилетия назад, я невольно представил себя стариком Хугнером, почувствовав поистине бешеное желание уединиться в горы, что только и могло спасти меня от участи жертвы дьявольского дома.

На следующее утро, проснувшись довольно рано, я велел слуге отложить завтрак и, нарядившись соответствующим образом, впервые рискнул выйти за пределы поместья. Я всегда был почему-то убежден в своей фатальной невезучести, однако на сей раз судьба, что называется, вышла мне навстречу. Наступил благодатный период теплых солнечных дней, что позволяло мне, покинув дом с восходом солнца, возвращаться самым поздним вечером, когда устрашающе сгущались здешние на редкость колючие сумерки. Вооружившись толстой тростью, я стал бессмысленно скитаться по живописным окрестностям этих невеселых мест, забредая нередко столь далеко, что с трудом поспевал к ужину. Однажды я даже умудрился заблудиться в горах и провел около часа под летним проливным дождем, вымокнув до нитки, но и это маленькое происшествие не наложило ни единого следа на мои продолжавшиеся ежедневные прогулки. Впрочем, в последнее время, уверенно встав двумя ногами на тропу старого Хугнера, я напрочь перестал воспринимать это как лишенную смысла сумасбродную привычку. Теперь с каждым новым выходом я неотвратимо томился трепетным ожиданием встретить в ходе своих скитаний по горным долинам и безмолвным пустошам нечто такое, что затмило бы собой поющий камень, слугу Джонатана и редкие мучительные воспоминания мисс Дортон, чей совершенно чужой, обезличенный образ в здешней обстановке довольно проворно покидал мои мысли.

Как и следовало ожидать, время явилось самым действенным и целительным лекарством против невероятно жгучего осадка, накопленного с того момента, когда я впервые увидел невеселые постройки своего нового владения. Прошла еще одна неделя и я уже освоился настолько, что перестал замечать присутствие Джонатана, порой испытывая непреодолимое желание посидеть с ним у пылающего камина и просто так поговорить о каких-нибудь пустяках. Все чаще я сталкивался с тем, что мне решительно нечем было заняться и тогда, брав в руки карандаш и бумагу, я подолгу упражнялся в своих архитектурных способностях, создавая самые грандиозные и смелые планы перестройки ветхого дома и вынашивая в тайне идеи обнаружения скрытых в его стенах проклятых пустот. Впрочем, они и были тем единственным, что несмотря на воцарившееся спокойствие и размеренность жизни, все продолжало внушать мне панический ужас Признаюсь откровенно, более половины помещений первого этажа, куда вели особенно мрачные и узкие коридоры, по-прежнему оставались для меня полностью недоступными, испуская какой-то могильный холод. Однако, если все они за небольшим исключением представляли для моего существования мизерный, ничтожный интерес, то потеря библиотеки действительно была невосполнима. Как не велик был мой соблазн окунуться в исследование многочисленных фамильных документов Хугнеров, существование которых не вызывало никаких сомнений, переступить роковой порог мрачной галереи с колодцем оказалось превыше моих сил.