Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич

Он все еще надеялся, что они соврут, но они не соврали.

– Ты же должен понимать… – с отчаянием забубнил Якобы Колечкин. – Это еще Эйнштейн осознал… Человек, падающий с двадцатого этажа, по отношению к вечности неподвижен… Ну, совсем неподвижен… Ты не сердись, нас тоже скоро не будет… Ну съели мы это сало… – Профессор вдруг так и подался вперед, с уголка рта свисал клочок красной капусты. – Ты что, не понял? Это же не тебя хотели насиловать. Ты-то при чем? Баба у тебя красивая на спине, вот ее и хотели… Сам виноват… Чего на нас-то сердиться? Искусство всегда провоцирует… На то и выдумано…

И без всякой связи со сказанным выкрикнул:

– У меня, например, жена в Алжире!

– Ну, хоть ей повезло.

– В АЛЖИРе… – по буквам уточнил Якобы Колечкин. – В Акмолинском лагере жен изменников родины… Она тоже красивая… Как твоя… Наверно, урки ее там насилуют каждый день…

И опять без всякой связи со сказанным заявил:

– Люки надо открыть.

– Зачем?

– Пусть люди увидят волю.

– Успеют, – хмуро сказал Семен. – Дать им волю, они тут сразу все разгромят. В них злобный дух проснется. Через час все тут будет съедено, изгажено, искалечено, а кучка духариков и придурков вас же сгонит с борта.

– Что же нам делать?

– Сам говоришь, что тебе все равно.

– Но…

– Тогда слушайте…

Этими словами Семен как бы вновь приблизил к себе отступников.

– Так вот слушайте. Дело такое. Пока есть тепло, поедим, помоемся. Экипаж сбежал, значит обратно не вернутся. Вытащим из твиндеков кочегаров, машинистов, техников, которые есть, пусть займутся машинами и радио. Евреев-спецов из твиндека вытащим первыми, они, кажется, соображают в своем деле. А ты, профессор, гляди на звезды и выдай нам координаты. Где-то же мы находимся…

Зашипело, пискнуло на стене. Испуганно оглянувшись, увидели картонный круг репродуктора, направленный на них, как черный прожектор.

– На каком это языке говорят?

– Тише, не мешай. Кажется, на немецком.

– А о чем говорят? – Джабраил с уважением уставился на Семена.

– О нас, кажется…

– Как это о нас?

– А вот так… – перевел Семен. – Королевское правительство Дании… Выражает серьезную озабоченность… В связи с решением советских властей направить корабли «Челюскин» и «Пижма» из Мурманска на Дальний Восток… Через моря Северного Ледовитого океана… Указанные пароходы не являются ледокольными, как это утверждается в советской печати… Оба указанных корабля относятся к классу обычных грузопассажирских пароходов… Они не приспособлены к плаванию в высоких северных широтах… В случае гибели хотя бы одного из них… Может незаслуженно пострадать высокий престиж кораблестроителей Дании…

– А с чего ты взял, что это о нас?

Семен указал на рундук. На его крышке было выведено: «ПИЖМА».

– А «Челюскин»?

– Как бы не рядом оказался. На него, видать, и ушли стрелки.

– А это что? – со страхом спросил Джабраил, указывая на багровые отсветы, упавшие снаружи на толстые стекла иллюминаторов.

Выскочив на мостик, они увидели те же багровые отсветы и на мрачных, бесконечных, бугрящихся вокруг льдах. Гигантский огненный мост перекинулся через все небо. В полном безмолвии падали с небес на ледяную пустыню таинственные развевающиеся полотнища – зеленые, желтые, розовые, лимонные, лиловые. Вдруг, как звезда, вспыхнула в зените яркая точка, скрутилась в зеленоватую спираль и с быстротой молнии развернулась по всему горизонту. Одновременно с огненного моста вниз ударили розовые языки, как перевернутые фонтаны. Они вспыхивали, наливались изнутри огнем, и этот ужасный огонь, пронизанный странными бликами и вспышками, клубился над безмолвными мертвыми льдами, над ужасающей, ничем не нарушаемой тишиной.

– Какой сейчас месяц?

– Конец января.

– Вот видите, – непонятно заметил Семен. – Сейчас мы вызовем наверх машинистов и спецов. Бог не фраер, не выдаст…

И добавил, подумав:

– А я уйду.

– Куда?

– Не знаю. К чукчам.

– На чем это ты уйдешь?

– Найду нарты, лыжи. Должно быть снаряжение, уверен.

– А зачем уходить? – негромко спросил Джабраил. Он действительно не понимал Семена. – Здесь должна быть резервная радиостанция. Спецы ее восстановят, вызовем помощь.

– Сотрудников НКВД?

– Зачем? Американцев из САСШ. Они пришлют самолеты.

– Ну, ты, я вижу, контра! Точно, большая контра.

Семен не верил в какую-то там помощь. Раз бросили людей во льдах, значит положение парохода безнадежно. Чекисты знают, что делают. Они даже не застрелили меня. Сколько можно такой толпе прожить на вмерзшем в лед пароходе? Ну, пока есть уголь, пока машины работают, пока есть жратва, пока борта не продавило льдами. А потом все равно конец. С меня хватит ожидания, окончательно решил Семен. Уйду, затеряюсь среди чукчей. Второй раз тонуть не хочу, японского миноносца здесь не дождешься…

В этот момент мощно рвануло под левым бортом на корме, полетели обломки бревен, льда, клубы дыма.

Вот и ответ, понял Семен.

Чекисты начинили пароход взрывчаткой.

И заорал Джабраилу:

– К люкам!

Он знал, что в любой момент могли рвануть и другие заряды (вряд ли Михалыч и его люди ограничились только одним), но бросился на нижнюю палубу. Ученый горец и профессор, оглядываясь, трусили за ним. Ужасающее северное сияние на глазах бледнело, будто вылиняло от взрыва. Черный жирный дым медленно поднялся над загоревшимися на корме бочками с бензином. Если Михалыч видит отсветы этого пожара, он, наверное, доволен, подумал Семен.

Капо гном

В самом начале Отечественной войны Семен Юшин, пятидесятипятилетний боец народного ополчения, попал в плен под Смоленском. Он был ранен, но выжил. В памяти остались заходящие на бреющем «мессершмитты», резкие фонтанчики расплеснутой пыли. Ничего другого. В лагере бывшего марсового подлечили, точнее, хватило у него сил выжить. Так что в сентябре сорок первого вместе с другими пленными он попал в немецкий городок Шлюссендорф.

Ничем хорошим он Семену не запомнился.

Ну, разве что в баланде иногда попадались картофельные очистки.

А в конце сорок второго Семен оказался уже на территории Голландии.

Держали военнопленных в старинном форте, неизвестно когда построенном.

Мощные каменные стены, поросшие поверху рыжей травой и мелкими кустиками, кое-где поднимались на три, а то и на четыре метра. Сразу за стенами тянулся широкий ров, местами пересохший, а местами полный вонючей воды. Вдоль рва не очень часто, но стояли часовые, стрелявшие без предупреждения. Пули крошили камень, летела каменная крошка, люди испуганно втягивали головы в плечи.

После десяти часов вечера, после работ, полагалось прятаться в подземных казематах. Там пахло гнилью, сыростью, гуляли нездоровые сквозняки. Говорили, что еще ниже, под казематами, располагается целая система тайных подземных переходов, но, скорее всего, слухи не соответствовали действительности. Когда однажды трое поляков попыталась прокопать ход под