Костры миров - Геннадий Мартович Прашкевич
Семен привычно пустил Шныря мордой по рубчатому железному полу.
Но на этот раз Шнырь почему-то не завыл. Зато умный астроном Якобы Колечкин оглянулся, моргнул и, предчувствуя большие события, затерялся в толпе зэков. Совсем незаметно, как камень в воду. И ученый горец Джабраил вдруг затосковал, что-то ему такое привиделось. Лег на шконку и закрыл усталые глаза. Неясно, что видел перед собой, может, шестьдесят первое открытие.
Уходит, уходит время, подумал, задремывая, Семен. Уходит наше время, уходит. Вот и запах темного угара почти рассосался, несет мочой, нечистым потом, нечистыми телами, но это так и должно быть.
Не ценили мы, нет, не ценили прежнее время.
Вот, например, хорошо было в двадцать втором.
Революция победила на всех фронтах, началась советизация учебных заведений.
Мы тогда здорово поработали, не жалели сил, пытаясь перебороть сон, вспоминал про себя Семен. Особенно повозиться пришлось в Электротехническом институте, там засели буржуйские сынки, дружно косили под нужных спецов. Вузовские погоны были для них как погоны для белой сволоты. Но сила народа известна, удовлетворенно думал Семен, вывели под корень всех этих профессоров, один Джабраил остался.
Ну, почему меня не убило на «Бородине»? Ну, почему все умерли, утонули, а меня судьба отдала японцам? Ну, почему меня не зарезали парижские мясники? Почему пронесло лихо мимо? В Малакке греки с какого-то корыта почти убили меня, и все-таки не убили. Потом в одном кабаке дружно обсуждали, что к чему, девку на всех делили. А дома пришли чекисты, прижали палец к губам, руки, мол, вверх, волк тамбовский, вот и береги теперь задницу от очумевшего клопа дяди Кости. Этот клоп только и думает, как бы ему залезть на египтянку, все верит, что сломаюсь, куплюсь на кусочек замызганного сала, забуду про бдительность…
Вдруг ему показалось, что какая-то тень упала на переборку.
Быстрая нехорошая тень. Он развернулся навстречу и получил удар в лоб.
Ему потом рассказали, он сам не видел: четверо урок схватили его за руки, оглушенного, бросили животом на шконку, сорвали с него штаны. В голом свете электрических лампочек мелькнули инстинктивно сжатые ягодицы. Замучившийся ждать дядя Костя торжествующе наконец приблизился, глаза влажно и влюбленно поблескивали. «Всем волю даю, – ласково кивнул уркам, удерживающим оглушенного ударом Семена. – Оросите Машу. Потом сам взойду».
Но оросить и взойти у них не получилось.
Вдруг страшно, не по-человечески взвыли в трюме многие сломанные следователями бывшие торговцы, офицеры и кулаки, купцы и служащие Керенского. Взвыли подрядчики и единоличники, шпионы всех мастей, шахтовладельцы, герои Гражданской войны, ударники труда и сектанты, бывшие урядники и жандармы, городовые, участники и жертвы еврейских погромов. А с ними – бывшие анархисты и бывшие казаки, шляпниковцы, эсеры, коммунисты, изгнанные из партии за исполнение религиозного культа, всяческие бывшие монахи и колчаковцы, кустари, несчастные родственники проживающих в Польше и в Америке эмигрантов, троцкисты и прочее отребье, не желающее работать на счастье диктатуры пролетариата. Они видели белеющий на шконках голый мужской зад и лихих возбужденных урок. Пароход слабо покачивало, подрагивали металлические переборки, слепил глаза беспощадный электрический свет, как на допросе. От этого з/к выли еще страшнее. Они не знали, что с ними будет. Они не знали, где находятся. Может, действительно на Северном полюсе. Только дяде Косте было на это наплевать, он блаженно уставился на широкую голую спину оглушенного Семена. Вот она, голая чудесной красоты женщина, сладко очеркнута на широкой спине Семена всего несколькими летящими линиями.
Весь трюм взвыл.
З/к до ужаса боялись дядю Костю.
Они выли и боялись всего, что хищно двигалось и отбрасывало тени в мертвом пространстве твиндека, беспощадно высвеченном электрическими лампочками. Под этот вой и произошло бы то, что должно было произойти: люк наверху с великим грохотом откинулся.
– Молчать!
Раздалось несколько выстрелов.
Урки и дядя Костя отпрянули от Маши, смешались с толпой.
– Есть знающие радиодело? Спецы по радиоделу есть? – крикнули сверху.
Черноволосые евреи-спецы быстро переглянулись. Находчивый, курчавый народ, они сразу смекнули, что хотя бы один из них может подняться наверх, разведать, пронюхать, вдохнуть свежего воздуха. Подняться на палубу не трупом на талях, а по лесенке, своими ногами. Подняться, починить сломавшееся радио или что там еще, а потом рассказать обо всем увиденном. Все спецы, как один, открыли рты, но в этот момент старший из них, Яков по имени, громко крикнул:
– Он – знающий!
И кривым пальцем указал на Семена.
– А чего это с ним? – спросил сверху стрелок.
– В обмороке валяется.
– А чего штаны приспущены?
– Жарко.
Семена привели в чувство.
Ничего не понимая, пошатываясь от боли в голове, он натянул штаны.
«Ты в радио большой спец, понял? Запомни! – жарко и завистливо шепнул ему на ухо Яков. – Ты в радио разбираешься как бог, ты любой ремонт делаешь!»
«Да ты что, браток? – никак не мог осознать Семен. – Какой я спец? Сразу догадаются».
На этот раз здорово играло у него очко.
«Спец, спец! Спец ты, сволочь! – уже со злобой шепнул еврей. – Поднимешься наверх, гони туфту. Говори, что ты не просто спец, а самый большой спец. Покопайся в приемнике, сделай умный вид, скажи, что чего-то там не хватает. Дурак, что ли? Скажи, что запчасти тебе нужны. Не торопись, делай вид, а то своего пошлю, а ты пойдешь прямиком к дяде Косте».
И пояснил быстро: «Раз спеца требуют, значит в радио ничего не петрят».
Одет Семен был легко, на палубе на него сразу дохнуло морозом.
Никакого солнца, ледяные сумерки. Над паковыми льдами, чуть разгоняя тьму, светила промороженная насквозь луна, алмазно сияли звезды. Все было как на картинке, где среди льдов рисуют трубу накренившегося, вмерзшего во льды корабля. Труба, кстати, имелась и здесь. Она была отмечена цветными электрическими огнями.
– Поддержите его, в обморок упадет! – крикнули рядом.
Только тогда до Семена дошло, что в обморок может упасть именно он.
И еще дошло, что стоит он, как это ни странно, на очень просторном, как футбольное поле, густо заиндевевшем от холода капитанском мостике.
– Это ты спец по радио?
– Ну…
– Двигай!
Бородатый огромный человек в полушубке и в богатой меховой шапке грубо подтолкнул Семена. В мохнатой от инея надстройке приоткрылась тяжелая металлическая дверь. Семен сразу очутился в раю. Волшебно мигали на пульте цветные лампочки. Такие же веселые огоньки играли на бакелитовых панелях, откуда-то доносилась приглушенная музыка, прерываемая загадочным бормотанием, таинственными шорохами, свистом, шипением, бульканьем, писком морзянки.
Радиорубка, наверное.
– Садись!
Семен послушно опустился на
