Роберт Хайнлайн - Свободное владение Фарнхэма

Собаки… А ведь одной из должностей была должность содержателя гончих.

Если понадобится, он сможет убить собаку голыми руками. Но как бежать, когда на руках двое грудных детей?

Он взял бутылку, налил себе порцию «счастья», выпил ее и вернулся в постель…

2

В течение многих дней Хью занимался тем, что перерабатывал игру скрэббл, переводил хейловское «Полное собрание игр», диктовал правила и описания игр и развлечений, которых не было у Хейла (например, пинг понг, гольф, катание на водных лыжах), и часто встречался с Понсом и Джо — за игрой в бридж.

Последнее было самым приятным. С помощью Джо он научил играть нескольких Избранных, но чаще всего они играли вчетвером: Хью, Понс, Джозеф, Барбара. Понс отдавался игре с энтузиазмом новообращенного. Он посвящал ей почти каждую свободную минуту, причем предпочитал, чтобы состав игроков не менялся (все те же четверо).

Хью казалось, что Понс искренне симпатизирует Барбаре, равно как и коту, которого он звал «Даклистон» и никогда просто «Док». Похоже, коты получили статус равных, кто-то из них всегда мог запросто вспрыгнуть хозяину на колени, даже если Понс в это время «торговался». Ту же вежливость и доброе отношение он проявлял и к Барбаре. Он стал называть ее «Барба» или «деточка». И уже никогда не обращался к ней, как к неодушевленному предмету, как то предписывали правила Языка. Барбара в свою очередь называла его «Понс» или «Дядюшка» и явно испытывала удовольствие от его общества.

Иногда Понс оставлял Хью и Барбару наедине, однажды — на целых двадцать минут. Эти минуты были настоящим сокровищем, ценность которого просто не поддавалась исчислению. Они даже не рискнули потерять эту привилегию и удовлетворились лишь легким пожатием рук.

Если наступало время кормить детей, Барбара сообщала об этом Понсу, и он тут же отдавал соответствующее распоряжение. Однажды он даже приказал принести их ради своей прихоти. Ему хотелось посмотреть, сильно ли они подросли за неделю. Игру пришлось отложить до тех пор, пока «Дядюшка не навозится с ними всласть» на ковре, издавая разные забавные звуки.

— Детка, они растут, как сахарный тростник. Надеюсь, что увижу их взрослыми, — сказал он Барбаре, начав игру.

— Дядюшка, вам еще жить да жить!

— Возможно. Я пережил уже, наверное, с дюжину пробователей пищи, но это ничего не меняет. А наши мальчишки вполне могут стать прекрасными лакеями. Я так и вижу их подающими блюда на банкете во дворце — в Резиденции, конечно, а не в этой хибаре. Чей ход?

Несколько раз Хью видел Грейс, буквально не несколько секунд. При его появлении в покоях Понса Грейс немедленно удалялась с выражением крайнего неудовлетворения на лице. Если же Барбара приходила раньше Хью, то он вообще уже не заставал Грейс. Было ясно и то, что она по-прежнему не переносит Барбару, а заодно и Хью. Но она ни разу не обмолвилась об этом, видимо научившись не поступать вопреки воле их Милости.

Теперь Грейс официально имела статус согревательницы постели их Милости. Хью узнал об этом от Киски. Прислуга всегда знала, у себя ли лорд по тому, была ли Грейс наверху или внизу. Других занятий его бывшая жена не имела, и никто, даже Мешток, не имел права наказывать ее. Она всегда была роскошно одета и увешана драгоценностями.

Грейс очень растолстела, настолько, что Хью испытал облегчение от того, что теперь даже номинально не обязан делить с ней ложе. Но вообще-то почти все согревательницы постели, по мнению Хью, были слишком полными. Даже Киска была весьма пышной. По меркам XX века девушка ее габаритов уже вполне могла бы начинать садиться на диету. Но Киска очень огорчалась тому, что никак не может пополнеть еще больше, и все спрашивала Хью, не разонравится ли она ему из-за этого?

Киска была еще настолько молода, что нежность ее форм была довольно приятна, как приятны пухлые дети. Но совсем другое дело — полнота Грейс. Где-то в этой расплывшейся туше скрывалась прелестная девушка, которая была когда-то его женой. Он старался не думать об этом и не понимал, как Понсу может нравиться это — если, конечно, она ему нравится. По правде говоря, Хью допускал, что официальное положение согревательницы постели еще ничего не говорило обо всем прочем. Ведь Понсу было более ста лет от роду. Так был ли он еще в состоянии иметь дело с женщинами? Хью этого не знал, да и мало интересовался. На вид Понсу можно было дать лет шестьдесят пять, причем он был еще весьма силен и бодр. Но Хью все же склонялся к мысли, что роль Грейс в его жизни более чём скромная.

Но если ему было наплевать на Грейс, то за нее очень волновался Дьюк. Как-то раз сын ворвался в кабинет к отцу и потребовал разговора с глазу на глаз. Хью отвел его в свою комнату. Они не виделись уже около месяца. Дьюк только посылал переводы, поэтому не было никакой необходимости встречаться.

Хью попытался сделать встречу хоть немного приятной.

— Садись, Дьюк. Хочешь немного «счастья»?

— Нет уж! Спасибо. Что я слышал такое насчет матери?

— И что же ты слышал? (О боже! Опять начинается!)

— Ты чертовски хорошо знаешь, о чем идет речь!

— Боюсь, что нет.

Хью буквально выдавил эти слова из себя. Дьюк располагал всеми фактами, но, что странно удивило Хью, узнал их только в этот день. Поскольку более четырехсот слуг были отлично осведомлены о том, что одна из варварок — не та, высокая и худая, а другая — проводила в покоях их Милости гораздо больше времени, чем в помещениях для прислуги, то казалось невероятным, что Дьюку эта информация была так долго неизвестна. Впрочем, у Дьюка было мало общего с другими слугами, да и сам он не пользовался популярностью — Мешток называл его «возмутитель спокойствия».

Хью не стал ни подтверждать, ни отрицать то, что выложил ему Дьюк.

— Так что же? — требовательно спросил сын. — Что ты собираешься предпринимать?

— Ты о чем, Дьюк? Ты хочешь, чтобы я прекратил все эти сплетни среди слуг?

— Я не о том. Ты что же, думаешь отсидеться здесь, пока твою жену насилуют?

— Не исключено. Ты приходишь ко мне с какими-то слухами, которые дошли до тебя от старшего помощника младшего дворника, и требуешь от меня каких-нибудь действий. Прежде всего я хотел бы знать, что убеждает тебя в правдивости этих слухов? Во-вторых, почему ты называешь это изнасилованием? В-третьих, каких поступков ты ждешь от меня? В-четвертых, как ты полагаешь — что я могу сделать? А теперь подумай над моими вопросами и постарайся быть рассудительным. После этого мы с тобой можем поговорить о том, что я могу и чего я не могу.

— Не увиливай! — раздраженно сказал Дьюк.