Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон
Все это, ясное дело, было выражено не вербально. Были просто смутные чувства и не слишком четкие образы. Намеки, впечатления, проблески интуиции. Но я понял послание. Я был один одинешенек на Острове Медитаций с молчаливого согласия дромидов. И так оно будет, если я не буду мешать святому страннику, пришедшему ниоткуда и накачавшему меня яростью по самые уши.
Так что я отвернулся от Ледоландии, скатертью дорожка всем странникам, и попытался найти какой-то смысл в тотальной бесполезности моей жизни здесь.
Но кем бы он ни был, я был уверен, что он не вернется. И я ненавидел его за то, что он заставил меня понять, что я до сих пор лишь попусту тратил время.
Вечером у меня был малоприятный разговор с бирюзового цвета фуксом. На следующий день я сбрил бороду и стал подумывать о том, чтобы удрать отсюда.
В последующие два года мой гость приходил и исчезал одиннадцать раз.
Где и как он жил там, во льдах, я так и не узнал. Каждый раз, когда он возвращался, он казался все более и более худым и измученным, но и более исступленным и вдохновленным. Словно там, во льдах, он обрел Бога. В течение первого года фуксы затеяли настоящее паломничество, идя по его следам. Они исчезали на несколько дней, потом возвращались и садились, устраивая толковище. Я спросил Амоса: что они делали во время своей хиджры, и он – мы общались в экстазисе – ответил:
– Ему ведь надо жить, разве нет?
На что я ответил:
– Наверное.
При том, что мне хотелось сказать: «Необязательно».
Однажды он вернулся, чтобы забрать термокостюм. За это время у нас побывал корабль с припасами, и мне прислали термокостюм последней модели. Так что я не возражал, когда он сграбастал мой старый костюм.
Еще один раз он появился на похоронах Амоса Мудрого. Похоже, он даже руководил всей церемонией. Я стоял в общем круге и не произнес ни слова, потому что никто меня об этом и не просил.
И еще один раз он появился, чтобы проверить схему подключений термоядерного реактора.
Но по прошествии двух лет он не появился ни разу.
Теперь дромиды стекались отовсюду. Они приходили из самого далекого далека, пересекая Остров Медитаций, переходя Наземный Мост и двигаясь вглубь Ледоландии. Они появлялись сотнями, а потом и тысячами, минуя меня и исчезая в области вечной зимы. Пока не наступил день, в который они подошли ко мне, и их вожак, Бен Древний, вступил со мной в беседу, сказав:
– Пойдем с нами к святому человеку.
Раньше, когда я пытался это сделать, они останавливали меня.
– Почему? Почему вы сейчас хотите, чтобы я шел? Раньше вы мне это запрещали!
Я чувствовал, как во мне закипает гнев, все мои мышцы напряглись, я сжал кулаки. Раньше вы, негодяи, сгорите в Арго, чем я пойду проведать этого говнюка! И тогда старый фукс сделал нечто, что меня поразило. За три года они не делали ничего необычного, разве что приносили мне еду по просьбе моего гостя. Но сейчас абориген протянул руку вправо, и один из самцов, крупный охотник с ярко-синей шерстью, передал ему свое копье. Бен Древний направил копье вниз и несколькими движениями нарисовал на засохшей грязи у моих ног две фигуры.
Это были фигуры людей, стоявших бок о бок и взявшихся за руки. У одного из них из головы шли какие-то лучи, а над фигурами дромид нарисовал круг, от которого тоже расходились лучи вовне.
Это был первый образчик сознательного искусства, когда-либо созданного медейскими аборигенами. И это произошло у меня на глазах. Сердце мое бешено колотилось. Я добился этого! Я все-таки внушил понятие об искусстве хоть одному из этих созданий!
– Я пойду с вами повидать его, – сказал я.
Может быть, мой срок в чистилище подходил к концу. Может быть, мне это зачтется как искупление вины.
Я проверил реактор, посылавший энергию в мой термокостюм, надел снегоступы и ледяные кошки, забросил за спину рюкзак с продовольствием, и побрел за дромидами.
Туда, куда мне запрещалось ходить, чтобы я не потревожил святого странника. Ну что ж, посмотрим, кто из нас двоих значит больше – безымянный бродяга, который приходил и уходил без единого слова благодарности, или Уильям Рональд Пог, человек, давший обитателям Медеи искусство! Впервые за много лет я чувствовал свою значимость. Я побрызгал фиксатором на рисунок, сделанный на засохшей грязи. Он может стать самым ценным экспонатом в музее искусства аборигенов имени Пога. Я хмыкнул, потешаясь над собственной глупостью, и побрел за небольшой группой фуксов вглубь Ледоландии.
Наступал переходный сезон, и ветры дули все ожесточеннее. Не настолько яростно, как ожидалось месяцем позже, но весьма и весьма неприятно.
Мы пересекли первый ледник, который был виден с Острова Медитаций, ледяной хребет, названный картографами Сера. Теперь мы ползли вверх по Безымянной Расщелине, фуксы двигались резво, вгрызаясь в лед когтями и копьями. На расщелину опускались зеленые тени. В одно мгновение мы еще были в зоне заката, а в следующее уже не могли различить ничего вокруг.
Целый час мы лежали, вжимаясь в лед, а истеричный ветер пытался оторвать нас от поверхности и сбросить вниз на зубья льда. Странные двойные тени плясали вокруг нас. И потом вдруг все залило красным светом, ветер стих, и мы достигли вершины гряды по другую сторону Сера.
Перед нами открывался длинный склон, развертывавшийся в равнину льда и луж подтаявшего снега, совсем непохожий на сухой лед, лежавший к западу от нас, на безжизненных просторах Дальней Стороны. Светлый день быстро сменялся темным.
По ту сторону равнины мы не могли ничего рассмотреть из-за огромной стены тумана, поднимавшегося над тундрой. Мне удалось увидеть через плотные клубы огромную сияющую поверхность Рио де Лус, гигантскую многокилометровую гору льда, служившую последним барьером между землями Терминатора и замерзшим небытием Дальней Стороны. Рио де Лус – Река Света.
Мы двинулись вниз по склону. Некоторые фуксы подгибали под себя две, четыре или шесть ног и просто скользили вниз. Я дважды падал, шлепаясь на задницу, пытался подняться и падал снова, пока не решил воспользоваться рюкзаком как тобогганом. К тому времени, когда мы пересекли, наконец, равнину, уже наступала Ночь, и туман не давал рассмотреть хоть что-то впереди. Мы решили стать лагерем до Рассвета, вырубили во мху тундры углубления для сна и зарылись по самые уши.
Северное сияние в небе
