Эликсиры Эллисона. От любви и страха - Харлан Эллисон
Искатель приключений.
Он прошлепал по грязи, через ямы, наполненные водорослями, и прошел мимо меня к своей палатке, куда и залез. Я не видел его до конца дня. Но в эту ночь, когда я сидел у вигвама, вдыхая теплый ветер, который запахами рассказывал мне о Жароландии ближе к Арго, на вершине мира, я увидел, как Амос Мудрый и два столь же старым дромида появились из-за холма и скользнули к его палатке. Я наблюдал за ними до тех пор, пока героический искатель приключений не вышел и не сел с ними в круг.
Они не двигались, не жестикулировали, да вообще не делали ни черта, они просто включились в общую беседу, передавая друг другу образы, словно курильщики опиума, передающие по кругу дымящуюся трубку сновидений.
А на следующее утро я проснулся от лязганья и грохота. Откинув полог вигвама, я вышел наружу и увидел, как он соединяет сегменты сляпанного кое-как подобия саней. Он раздербанил полки в транспортных ангарах и повытаскивал все до единого кожаные хомуты, которыми погрузчики стягивали доставляемые грузы.
У него получилась уродливая хлипкая конструкция, но похоже было, что по льду она как-нибудь прокатит, как только он минует тундровый мох.
И тут до меня дошло, что он собирается утащить все это добро вглубь Ледоландии.
– А ну-ка стоп, мистер, – сказал я. Он ни на секунду не прервал свою работу. Я подошел к нему и пнул его ногой в бедро.
– Я сказал: стоп!
Он вытянул правую руку, схватил меня за левую лодыжку и поднял. Внезапно я оказался на земле, а когда поднял голову, то увидел, что лежу на спине в двух метрах от него, жадно хватая ртом воздух. А он продолжал работать.
Я встал на ноги и бросился к нему. Не помню, чтобы он поднял голову, но иначе как он мог прикинуть траекторию моей атаки? Когда я уже не задыхался и выплюнул всю грязь изо рта, то попытался повернуться и сесть, но чья-то нога придавливала меня к земле. Я подумал, что это был он, но когда давление на спину ослабло и я смог повернуть голову, то увидел покрытую синей шерстью фигуру охотника-фукса, державшего в левой руке копье. Оно не было нацелено на меня, но направить его на меня было бы делом секунды. Смысл послания был прост: не смей мешать святому человеку.
Часом позже он, впрягшись в кожаные ремни от хомутов, потянул на себя сани, и потом потащил их за собой, вниз к Наземному Мосту и дальше, в тундровую грязь. Он наклонялся вперед, стараясь не дать саням утонуть в этой каше, и пытаясь успеть вытащить их на твердый лед. Как персонаж старых голофильмов, где иной раз показывали кули, влезавших в упряжь и тащивших плуг, вспахивая землю.
Он исчез вдали, а у меня хватило ума, чтобы не спрашивать, убрался ли он насовсем и так далее. Он тащил за собой пустые сани.
А что будет на них, когда он вернется?
На них была толстая, сегментированная труба в полтора метра длинной.
Он сколол с нее лед, в котором она пролежала двадцать лет – и я знал, что это такое, и откуда оно взялось. О нем самом я такого сказать не могу.
Это была сердцевина лазера упавшего энергетического спутника «Дедал», орбита которого необъяснимым образом схлопнулась через два года после того, как энергетическая региональная служба Северного Мыса этот спутник запустила. Спутник был разработан для того, чтобы раскалывать на части ледники, которые слишком близко подползали к прибрежным поселениям, и потом растапливать эти части.
Спутник упал в Ледоландии, где-то между Восточным полюсом и Холодильником, двадцать лет назад. Я пролетал над обломками когда меня повязали в Энрике, и летчик, доставлявший меня на Остров Медитаций, решил показать мне местные красоты. Мы смотрели вниз на обломки, ставшие ледяной скульптурой, изваянной ветрами.
И этот безымянный говнюк, бесцеремонно влезший в мою жизнь, ходил туда, и каким-то чудом выковырял изо льда лазерную пушку, да еще и ее энергетический блок, если я верно предположил, что было в здоровенной коробке у конца трубы, выковырял – и тащил черт знает сколько километров – но для чего? Два часа спустя я обнаружил, что он залез в один из люков, в шлюз, ведший к энергостанции базового лагеря, к реактору, к запасам дейтерия – к контейнеру, который надо было наполнять каждые шестнадцать месяцев. Своей установки для получения дейтерия у меня не было.
Он изучал энергоизлучатели, подававшие тепло и электричество в лагерь. Я никак не мог понять, что он пытается сделать, и на всякий случай заглянул в шлюз и заорал, приказывая ему утаскивать свои мощи оттуда, пока мы оба не замерзли насмерть из-за его тупости.
Вскоре он выбрался наружу, задраил люк и принялся возиться со своим лазером, которому место было на свалке.
В последующие недели я старался держаться подальше от него.
Он усердно работал над лазером, воруя всякие железки, которые ему удавалось найти на границе лагеря, хотя было очевидно, что экраны солнечных батарей, даже замедлив скорость падения «Дедала», не предохранили лазерную пушку от практически полного разрушения. Я понятия не имел о том, чего он хочет добиться, но надеялся, что если он эту железяку подлечит, то может быть, уберется к чертям – и не вернется.
В таком раскладе я оставался бы там же, где начинал: наедине с существами, которые не рисовали на скалах, не пели песен, не водили хороводы, не делали идолов. Представление об искусстве было им чуждо. Они реагировали на мои попытки общаться с ними на эстетическом уровне с безразличием детишек, вынужденных развлекать спятившую старую тетушку.
Для меня это было серьезным наказанием.
И вот в один прекрасный день он закончил. Он погрузил на сани лазер, какой-то самопальный приемник энергии, который он примотал к трубе, мой голопроектор, кожаную упряжь и какую-то подставку на треножнике. Потом он снова залез в шлюз, где проторчал около часа. Когда он вылез, то затеял беседу с Амосом, который явился словно по немому приказу. Когда он закончил свою беседу, то снова влез в упряжь и медленно потащил сани. Я было пошел за ним, чтобы понять, куда он нацелился, но Амос остановил меня. Он встал передо мной, вошел со
