Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
Пока он не прибрался, ему было даже некуда сесть. Рыбус лежала в постели, в одном только синтетическом больничном халате, запахивавшемся на спине. Со связью она еще управлялась: показания всех приборов свидетельствовали, что электроника работает штатно, станция действует, однако для этого хозяйке приходилось держать под рукой дистанционный программатор, предназначенный исключительно для экстренных ситуаций. Сама она, полулежа, опиралась спиной на подушки, а программатор лежал рядышком, возле миски с овсянкой, среди журналов и полудюжины аптекарских пузырьков.
Маквэйн уже не впервые завел разговор об отправке ее в больницу, но Рыбус наотрез отказалась оставлять пост.
– Никуда я не полечу. Ни в какую больницу, – объявила она и на том сочла вопрос исчерпанным.
Несколько позже, с невероятным облегчением и радостью вернувшись в собственный купол, Маквэйн решил взяться за дело с другого конца, а именно – прибегнуть к помощи исполинской плазменной системы искусственного интеллекта, попросту «ИИ-Плазма». После того, как «ИИ-Плазма» расправлялась с задачами глобального масштаба, поступавшими каждые сутки из звездных систем их сектора галактики, ее мощности мог взять в аренду для личного пользования любой желающий, хватило бы только средств. Приняв решение, Маквэйн уселся за клавиатуру, заполнил заявку и переправил на соответствующий счет всю – всю до последнего финансового кредита – сумму, скопленную за минувший квартал.
Вскоре из системы Фомальгаута, где парила в пространстве «ИИ-Плазма», пришло подтверждение: бригада обеспечения обмена данными с «ИИ-Плазмой» готова предоставить в его распоряжение пятнадцать минут машинного времени.
Продолжительность отмеренного ему срока побуждала передать «ИИ-Плазме» все необходимые данные как можно быстрее, искуснее. Прежде всего, Маквэйн сообщил, кто такая Рыбус – а уж дальше система искусственного интеллекта получила доступ ко всей ее подноготной, включая психологические характеристики, упомянул о соседстве их куполов, а после поведал и об ее неуемной жажде жизни и об отказе уволиться со службы по состоянию здоровья или хотя бы на время покинуть станцию. Напоследок он накрыл голову полушарием психоскопа, обеспечив «ИИ-Плазме» из системы Фомальгаута возможность черпать прочую необходимую информацию прямо из его мыслей, из подсознательных, периферийных образов, соображений, сомнений, догадок, желаний, тревог.
– Ответ получите через пять суток, – предупредил дежурный из обслуживающей бригады. – Расстояние… быстрее никак. Платеж получен и зарегистрирован. Конец связи.
– Конец связи.
Отключившись, Маквэйн уныло поник головой. Пятнадцать минут машинного времени стоили ему всего состояния. Все его деньги канули в космическую пустоту… однако в вопросах решения самых сложных задач «ИИ-Плазма» – можно сказать, суд последней, высшей инстанции, вот он и спросил ее: «КАК ПОСТУПИТЬ?» – и через пять суток получит ответ.
За эти пять суток Рыбус растеряла последние силы. Еду себе по-прежнему готовила сама, но каждый раз питалась одними и теми же протеиновыми макаронами, посыпанными тертым сыром. Однажды она встретила Маквэйна в темных очках: глаза от него спрятать решила.
– Больной глаз совсем распоясался, – бесстрастно пояснила она. – Вращается в глазнице сам по себе, а веко гуляет вверх-вниз, будто шторка иллюминатора.
Кровать рядом с нею украшала россыпь таблеток и желатиновых капсул. Осмотрев подвернувшийся под руку полупустой пузырек, Маквэйн обнаружил, что Рыбус начала принимать один из самых убойных анальгетиков на свете.
– Это вам в МЕД прописали? – изрядно удивившись, уточнил он. – Неужели боль так сильна?
– Нет. Есть у меня один знакомый, – пояснила Рыбус. – Куполянин с «четверки». Он раздобыл… и передал через провизионщика.
– Вообще-то эта штука быстро приводит к зависимости, – заметил Маквэйн.
– Хорошо, что достать посчастливилось. На самом-то деле мне не положено, но…
– Да уж, известно. Известно, что не положено.
– Будь проклята эта МЕД, – с неожиданным ожесточением зарычала Рыбус. – С ними дело иметь – все равно что с простейшими, с одноклеточными! Пока сообразят прописать да пока доставят лекарство, от больного – прости господи – только урна с пеплом останется! На что они вообще нужны? Пеплу в урнах лечение назначать?
Умолкнув, она приложила ладонь к виску.
– Ох, простите… жду вас, а парик-то надеть забыла.
– Ничего страшного, – заверил ее Маквэйн.
– Вы мне «Коку» не подадите? Желудок успокаивает.
Отыскав в холодильнике литровку «Кока-колы», Маквэйн налил напиток в стакан, однако стакан для начала пришлось вымыть: ни одного чистого в куполе не нашлось.
В изножье кровати Рыбус, подпертый подушками, мерцал экраном телевизор – самый обычный телевизионный приемник, бормотавший какую-то чушь, однако его никто не смотрел и не слушал. Насколько Маквэйн мог припомнить, работал он постоянно, когда к ней ни загляни, даже посреди ночи.
Стоило переступить порог собственного купола, Маквэйна охватило невероятное облегчение, словно с плеч внезапно свалилась гора постылого, мерзкого груза, ужасное, тошнотворное бремя. Всего-то навсего ушел от нее, причем не так уж далеко, и настроение сразу же поднялось, и больше для счастья, считай, ничего не нужно…
«Как будто рядом с ней меня самого накрывает этим рассеянным склерозом, – подумал он. – Как будто мы делим болезнь на двоих!»
Не в настроении слушать записи Фокс, он зарядил в стереосистему пленку с «Воскресением», второй симфонией Малера.
«Единственная симфония, написанная для такой кучи обрезков ротанга, – отметил Маквэйн. – Взять хоть тот же рют, которым играют на большом барабане… с виду – вылитая метелка. Жаль, Малер никогда в жизни не видел педалей вау-вау от „Морли“, иначе непременно вписал бы в одну из длиннейших своих симфоний партию и для них».
Вдруг, в самом начале партии хора, внутрикупольная стереосистема умолкла, отключенная командой, поступившей извне.
– Вас вызывает Фомальгаут.
– К приему готов.
– Будьте добры, переключитесь на видеосвязь. Десять секунд до начала.
– Благодарю, – откликнулся Маквэйн.
На основном, самом большом из дисплеев, вспыхнули несколько строк. Всего несколько строк, отправленных плазменной системой искусственного интеллекта в ответ на его запрос, полученный пятью сутками ранее:
ПРЕДМЕТ: РЫБУС РОММИ
РЕЗУЛЬТАТЫ АНАЛИЗА: ТАНАТОГЕННОСТЬ
РЕКОМЕНДАЦИИ СИСТЕМЫ: ПОЛНОЕ ПРЕКРАЩЕНИЕ КОНТАКТОВ С ВАШЕЙ СТОРОНЫ
МОРАЛЬНО-ЭТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ: ПРЕНЕБРЕЧЬ
*** БЛАГОДАРЮ ВАС! ***
– Благодарю вас, – в растерянности моргнув, отозвался Маквэйн.
С «ИИ-Плазмой» он прежде имел дело всего один раз и успел позабыть, насколько немногословны ее ответы.
Экран очистился: сеанс связи подошел к концу.
Что такое «танатогенность», Маквэйн представлял себе в лучшем случае смутно. Очевидно, нечто, так или иначе связанное со смертью.
«Наверное, речь о том, что она умирает, – рассудил он, набирая код общепланетного информатория и запрашивая определение. – Умирает, либо может умереть, либо при смерти… так я обо всем этом знаю сам!»
Однако он ошибался. Танатогенность оказалась «способностью причинять, порождать смерть».
«Порождать, значит, – подумал Маквэйн. – Не умирать – порождать смерть. Да уж, разница существенная. Понятно, почему система искусственного интеллекта рекомендует пренебречь морально-этическими соображениями! Сеятельница смерти…
