Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
…Взыскуемого свыше.
Да, верно. «Взыскуемого свыше», хотя… хотя подлинная красота вселенной – определенно не в россыпях бесчисленных звезд, не где-то там, наверху, а в музыке, создаваемой умами, голосами, руками людей. В пении синтолютен, вплетаемом мастерами за затейливым операторским пультом в пение Фокс.
«Вот, – подумал Маквэйн. – Вот, что надежно держит и дальше будет держать меня на плаву. Надо же! Не служба, а сущая радость: получаешь, преобразовываешь, транслируешь всю эту красоту, а тебе еще и приплачивают!»
– С вами Фокс, – объявила Линда.
Маквэйн переключил видео на голографию, и Линда Фокс улыбнулась ему из куба, возникшего перед экраном. Между тем ленточные барабаны вращались, вращались с бешеной быстротой, пополняя его собрание новыми и новыми минутами, часами прекрасного.
– С вами Фокс, – повторила певица. – Добрый вечер, друзья!
Взгляд ее завораживал, пришпиливал к креслу, проникал в самую душу; алмазно-твердые, сверкающие глаза лучились первозданной мудростью, искренностью, чистотой.
– Привет, Фокс, – с улыбкой ответил Маквэйн.
Спустя некоторое время он позвонил заболевшей девушке из соседнего купола. Ответа пришлось дожидаться на удивление долго.
«Да где же она? – гадал Маквэйн, наблюдая за индикаторами сигнала на пульте. – Может, ее уже нет в живых? А может, за ней транспорт прислали, эвакуировали силком?»
Микроэкран мерцал, рябил всеми цветами радуги. Ничего… ничего, кроме видеостатики… О, вот она! Ну, наконец-то!
– Я вас не разбудил? – на всякий случай спросил Маквэйн.
Действительно, выглядела девушка апатично, осоловело, будто спросонья.
«Может, успокоительное приняла?»
– Нет. Укол в задницу нужно было вогнать.
– Что? – в удивлении подняв брови, переспросил Маквэйн.
– На химиотерапии я, – пояснила Рыбус. – Со здоровьем неважно.
– А я только что перегнал на ленту потрясный концерт Линды Фокс. На днях транслировать буду. Послушаете, посмотрите, вот настроение и поднимется.
– Как жаль, что мы круглые сутки заперты в куполах! Вот было бы можно в гости друг к другу ходить… Ко мне сегодня провизионщик заглядывал. Заодно и лекарства привез. Помогают, конечно, но тошнит от них – жуть.
«Зря я ей позвонил», – подумал Маквэйн.
– Вы не могли бы меня навестить? – спросила Рыбус.
– У меня портативных воздушных баллонов нет. Ни единого.
– У меня есть, – оживилась она.
– Но если вам нездоровится, – охваченный паникой, зачастил Маквэйн, – стоит ли…
– Ничего, путь до вашего купола одолею.
– А станция ваша как же? Что, если вам отправят данные, требующие…
– Маячок-пищалку с собой прихвачу.
– О'кей, – выдержав паузу, согласился Маквэйн.
– Понимаете, сейчас мне очень, очень нужна компания. Посидеть с кем-нибудь хоть немного. Провизионщик пробыл у меня полчаса, а дольше задерживаться не мог. Кстати, знаете, что он сказал? На CY30 VI – вспышка амиотрофического латерального склероза[66]. Должно быть, вирус. Вся эта гадость – вирусная. О Господи, как мне не хотелось бы подцепить этот амиотрофический латеральный склероз… ту самую форму, с Марианских островов.
– Он что же, заразен?
Прямого ответа на вопрос Маквэйн не получил.
– Ту форму, что у меня, можно вылечить, – сообщила Рыбус, очевидно, стараясь избавить его от тревог. – Но если по системе гуляет вирус… о'кей, не пойду лучше к вам, потерплю. Прилягу, усну. В моем состоянии рекомендуется спать как можно больше. Поговорим завтра. Всего хорошего.
Кивнув, она потянулась к клавише, чтобы отключить передатчик.
– Ладно, приходите, – неожиданно для себя самого сказал ей Маквэйн.
– Спасибо, – вмиг просияв, откликнулась девушка.
– Только пищалку обязательно захватите с собой. Нутром чую: в центр отправляется куча телеметрических подтверждений…
– А-а, в задницу все эти телеметрические подтверждения! – с неожиданной злобой в голосе оборвала его Рыбус. – Мне до смерти надоело целыми днями торчать здесь, под куполом, чтоб ему провалиться! Вам самому разве не тошно день за днем сидеть сиднем, следя, как крутятся ленточные барабаны, наблюдая за всеми этими стрелками, датчиками и прочим дерьмом?
– По-моему, вам домой лететь самое время, – заметил Маквэйн.
– Ну нет, никуда я не полечу, – возразила Рыбус, несколько успокоившись. – Буду в точности следовать предписаниям МЕД насчет химиотерапии и одолею этот поганый РС. А пока добреду до вас, ужин вам приготовлю. Готовлю я замечательно. Моя мать была итальянкой, а отец из чикано[67], и мне досталась от них привычка сдабривать все блюда кучей острых приправ. Жаль, настоящих приправ здесь не добудешь, но я научилась заменять их разной синтетикой. Долго экспериментировала и коечего добилась.
– А в том концерте, который я приготовил к трансляции, Фокс исполняет собственную версию «Преследовать ли?» Дауленда, – сообщил Маквэйн.
– Это уж не о судебном ли преследовании?
– Нет. «Преследовать» – в смысле «ухаживать». Добиваться расположения. То есть ответной любви, – объяснил Маквэйн, однако тут же сообразил, что его разыгрывают.
– Знаете, что я думаю об этой Фокс? – заговорила Рыбус. – Все ее песенки – сентиментальность, причем вторичная. Сентиментальность худшего сорта, поскольку даже не оригинальна. Розовые сопли двойной перегонки. И лицо у нее – будто бы вверх тормашками. И губы мерзкие, злые.
– А мне нравится, – отрезал Маквэйн, постепенно закипая от злости.
«И я еще должен тебя выручать? – подумал он. – Помогать, рискуя подцепить ту же заразу, чтобы ты и дальше поливала грязью всеми нами любимую Фокс?»
– Приготовлю вам к ужину бефстроганов с лапшой и петрушкой, – решила Рыбус.
– С ужином я и сам прекрасно управлюсь, – заметил Маквэйн.
– То есть вы… не хотите, чтоб я приходила? – неуверенно, с запинкой пролепетала девушка.
– Я…
Однако закончить он не успел.
– Страшно мне, мистер Маквэйн, жуть как страшно, – зачастила Рыбус. – Через пятнадцать минут меня начнет выворачивать наизнанку после внутривенной инъекции невротоксита… но я очень, очень не хочу оставаться одна. И купол бросать не хочу, и в одиночестве здесь торчать – тоже. Извините, если я вас обидела. Просто, на мой вкус, эта Фокс – полная ерунда. Ни слова больше о ней не скажу, обещаю.
– У вас еще… то есть вы уверены, что вам хватит сил на возню с ужином? – в последний момент поправившись, проворчал Маквэйн.
– Сейчас силы у меня еще есть, – заверила его девушка. – Вот дальше будет труднее. Скоро меня слабость накроет, причем надолго.
– «Надолго» – это до каких пор?
– Кто его знает…
«Да ты всерьез умирать собралась», – подумал Маквэйн.
Похоже, это они сознавали с одинаковой ясностью, а если так, к чему лишние разговоры о смерти? Довольно с нее и молчаливого понимания.
«Девчонке при смерти хочется приготовить мне ужин, – размышлял Маквэйн, – а я-то ее ужина и не хочу. Надо бы твердо сказать ей: „нет“, держать подальше от своего купола, но… Ох, это проклятое упорство слабого! Жуткая силища: ведь сильному дать под дых куда проще!»
– Спасибо, – сказал он вслух. –
