Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
Тем самым отказав в принадлежности к людям древним грекам, современникам Платона, знавшим лишь геометрию, но не арифметику, а уж алгебру вовсе разработали арабы, причем много позже! Волюнтаризм… причем даже не теологического, всего-навсего юридического пошиба. Церковь давным-давно – точнее, с самого начала – утверждала, что не только эмбрион, но и зигота, оплодотворенная яйцеклетка, уже столь же священна, как и все живое, разгуливающее по земле. Очевидно, там понимали, к чему приведут самочинные дефиниции вроде: «Отныне в сем теле обитает душа», – или, выражаясь языком современности: «Теперь это создание – полноправная личность не хуже других, подлежащая всемерной защите закона». Как же грустно, как печально ныне видеть ребенка, день за днем храбро играющего на заднем дворе, стараясь не терять надежды, делая вид, будто ему ничто не грозит… хотя жизнь его в постоянной опасности!
«Ладно, – подумал Эд Гантро, – посмотрим, как они обойдутся со мной – взрослым, тридцатипятилетним, окончившим Стэнфорд с дипломом магистра. Посадят ли и меня на месячный срок в клетку с пластмассовой миской для корма, краником для питья и местом для отправления естественных надобностей – разумеется, обустроенным у всех на виду? Умертвят ли автоматически по истечении тридцати дней, если за это время меня никто не усыновит?»
Что и говорить, риск немалый… однако сегодня санитарно-полицейская служба сцапала его сына, и риск начался как раз с этого, а вовсе не в тот момент, когда он вмешался и сделался жертвой сам.
Окинув взглядом троих перепуганных мальчуганов, Эд Гантро задумался. Что бы им такого сказать? Не только сыну – всем троим разом?
– Послушайте, – заговорил он, пытаясь цитировать Павла, – говорю вам тайну, священную тайну: не все мы усопнем во смерти, но все… все…
Увы, что там дальше, он позабыл. Позабыл начисто.
«Вот досада-то, ч-черт!»
– Но все пробудимся, – продолжил он, как сумел. – Вдруг, в мгновение ока…
– Прекратить разговоры! – буркнул водитель фургона из-за стальной проволочной сетки. – За дорогой следить мешаете! А то я, знаете, если что, и газом туда, к вам в отсек, прыснуть могу. Специально для буйных предличностей приготовлен. Ну? Сами заткнетесь, или мне кнопку жать?
– Все-все, молчим, – поспешно вмешался Тим, в безмолвном ужасе взглянув на отца, взглядом моля его не упорствовать.
Его отец не ответил ни слова. Настойчивая, горячая мольба в глазах сына сделала свое дело, и он не выдержал, сдался. Капитулировал. В конце концов, происходящее здесь, по пути, не столь уж важно. Самое главное начнется, когда их привезут в окружной детприемник, куда в случае чего, при первых же признаках скандала, мигом слетятся тучей телерепортеры с газетчиками.
Дальше ехали молча, каждый наедине с собственными думами и тревогами. Эд Гантро, сосредоточенно морща лоб, оттачивал в голове план дальнейших действий, обдумывал все, что сделает. Что должен сделать, и не только ради Тима, но ради всех кандидатов на постнатальный аборт. Перебирал варианты один за другим, пока спецфургон, покачиваясь, тарахтя двигателем, мчался вперед.
Как только фургон остановился на служебной стоянке у окружного детприемника и водитель распахнул настежь задние дверцы, к машине подошел, в изумлении заглянул внутрь сам Сэм Б. Карпентер, руководитель всей этой – провалиться бы ей! – операции.
– Феррис, ты в самом деле приволок сюда взрослого человека? Ты хоть соображаешь, на кого напоролся? Это же провокатор. Обструкционист!
– Но он утверждал… настаивал, что знать не знает никакой математики дальше сложения, – объяснил Феррис.
– Так, – вздохнул Карпентер, повернувшись к Эду Гантро. – Будьте любезны передать мне бумажник. Нам требуется ваше настоящее имя с фамилией, номер карточки социального обеспечения, свидетельство о благонадежности от участкового инспектора полиции… давайте-давайте. Хотелось бы выяснить, кто вы на самом деле.
– Да просто селянин какой-то из пригородных, – заметил Феррис, глядя, как Гантро передает шефу пухлый бумажник.
– И отпечатки ступней снять, проверить на соответствие, – непреклонно распорядился Карпентер. – По полной программе. Немедленно. Высший приоритет.
Говорить таким образом ему нравилось несказанно.
Около часа спустя из дебрей объединенных между собой вычислительных машин, хранилищ секретных данных, упрятанных под пасторальными декорациями в запретном районе Вирджинии, прислали все необходимые сведения – всю подноготную о задержанном, согласно запросу.
– Этот субъект окончил Стэнфордский колледж со степенью магистра математики. А после получил еще и диплом магистра психологии, благодаря которой, вне всяких сомнений, сейчас и морочит нам головы. Выпроводить его нужно, да поскорее.
– Была у меня когда-то душа, да вся вышла, – сообщил Гантро.
– Каким образом?! – взорвался Карпентер, не обнаруживший в архивной справке о Гантро ничего подобного.
– Эмболия. Надышался случайно парами отравы, инсектицида, и часть коры головного мозга, где находилась душа, безвозвратно погибла. С тех пор так и живу с сыном, Тимом, за городом, питаясь кореньями да личинками.
– Ладно. Идемте, электроэнцефалограмму с вас снимем, – решил Карпентер.
– А что это? – полюбопытствовал Гантро. – Какое-то испытание умственных способностей?
– Феррис, – оставив вопрос без ответа, заговорил Карпентер, – согласно закону, душа вселяется в тело по достижении двенадцатилетнего возраста. А ты привез к нам вот этого субъекта – взрослого, хорошо за тридцать. От него нужно избавиться. Вези его обратно, точно на то же место, где взял, и высади. Откажется покинуть фургон добровольно – газом его, паразита, и вышвырни вон. Помни: положение – серьезнее некуда. На кону не только твоя должность… тут и до уголовной статьи, знаешь ли, недалеко.
– Но мне же здесь, здесь самое место, – запротестовал Эд Гантро. – Я же туп, как пенек!
– И мальчишку его туда же, – продолжал Карпентер. – Не иначе, он из этих мутантов, математических гениев, каких по телевизору показывают. Они же тебя
