Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
– Понимаете, я в этой алгебре – ни бум-бум, – сообщил тройке мальчишек в заднем отсеке отец Тима. – Значит, и души у меня нет.
– Ну, я в ней легко разбираюсь, а толку-то? Мне ж всего девять, – с горькой, невеселой усмешкой откликнулся мальчишка по фамилии Фляйшхаккер.
– Вот этим-то аргументом я там, в детприемнике, и козырну, – продолжал отец Тима. – Мне даже деление столбиком с огромным трудом далось. Нет у меня души, а стало быть, и место мне среди вас, ребятишки.
– Глядите, в машине мне не напачкайте, ясно?! – повысив голос, прикрикнул на задержанных Феррис. – Нам это обходится в…
– Напрасно стараетесь, – оборвал его отец Тима, – один черт, я ничего не пойму. Не по уму мне все эти пропорциональные распределения, неотфактурированные задолженности и прочие бухгалтерские премудрости. Не по уму.
«Шизик, как есть шизик… угораздило же меня влипнуть, а?» – подумал Феррис, искренне радуясь, что у него под рукой – вернее, над головой, протяни только руку – имеется помповый дробовик.
– Но вам же известно, что в мире буквально все подходит к концу? – заговорил он вслух, обращаясь к задержанным. – Буквально все: энергия, яблочный сок, горючее, хлеб! Потому численность населения приходится регулировать, сокращать, а противозачаточными пилюлями не воспользоваться: эмболию они слишком часто…
– Да не понимаем мы таких умных слов! Куда нам? – вновь оборвал его отец Тима.
– Нулевой прирост населения – вот путь к выходу из продовольственного и энергетического кризиса, – зарычал сбитый с толку, не на шутку разозлившийся Феррис. – Это как… а-а, чтоб вам… вот когда кроликов в Австралию завезли, а они, не имея там природных врагов, множились, множились, пока, как люди, не…
– Множились… о, да, умножение я понимаю, – похвастался отец Тима. – И сложение понимаю, и вычитание… но на том всем моим способностям и конец.
«Четверка безмозглых кроликов, скачущих через дорогу, – в бессильной ярости подумал Феррис. – Люди только поганят естественную, природную среду. Интересно, как выглядела наша часть страны до появления человека? Впрочем, постнатальные аборты практикуются во всех округах СШ, мать ее, А, и может, нам еще доведется снова полюбоваться девственно чистой землей… Хм… нам? Да ведь к этому времени, наверное, никаких „нас“ уже не останется. Ни единого. Ну, если так, пускай красотам земли порадуются хоть гигантские разумные ЭВМ с кучей щелевых видеорецепторов!»
От этих мыслей на сердце сделалось веселее.
– Давай аборт сделаем! – возбужденно воскликнула Синтия, едва войдя в дом с охапкой всевозможных синтепродуктов из бакалеи. – Здорово ведь! Разве это тебя не заводит?
– Для этого тебе сперва забеременеть нужно, – сухо напомнил ей муж, Иэн Бест. – А чтоб забеременеть, сперва нужно сходить к доктору Гвидо – по счастью, мне это встанет от силы долларов в шестьдесят, а то и дешевле – и от ВМС, от спирали избавиться.
– По-моему, она все равно с места съехала, – в восторге, дерзко встряхнув темной, кудлатой челкой, сообщила Синтия. – Может… Может, с самого прошлого года не действует, а значит, я уже вполне могла забеременеть!
– Еще рекламную исповедь в «Свободную Прессу» напиши: мужу-де захотелось выудить ВМС вешалкой для пальто, – ядовито посоветовал Иэн и двинулся в хозяйскую спальню, к гардеробу, чтобы убрать на место классный, соответствующий положению пиджак с соответствующим положению галстуком.
– Послушай, – не унималась Синтия, следуя за ним по пятам, – делать аборты сейчас так модно! Что у нас с тобой есть? Ребенок. Уолтер. И каждый раз, когда кто-нибудь, заехав в гости, видит его, я понимаю, чувствую, о чем он думает: «Как это ты, – думает, – опростоволосилась?» Сразу неловко становится. К тому же за аборты для женщин на ранних стадиях сейчас запрашивают всего-то сто долларов… цену десяти галлонов бензина, а беседовать об этом с любым из гостей, кто к нам ни завернет, можно часами!
Иэн повернулся к жене.
– А эмбрион на память оставить сможешь? – ровным тоном полюбопытствовал он. – Домой принести в склянке, или, скажем, покрытым этакой люминесцентной краской, чтобы светился, когда стемнеет?
– Закажем любой цвет, какой хочешь!
– Для эмбриона?
– Нет, я о склянке. И о цвете жидкости. Он ведь в консервирующем растворе, так что память останется на всю жизнь. По-моему, клиники даже письменную гарантию к ним прилагают.
Иэн скрестил руки на груди.
«Альфа-состояние[49]. Я спокоен. Спокоен…»
– А известно тебе, скольким людям хочется завести ребенка, пусть даже самого обыкновенного, не блещущего умом? Известно тебе, сколькие неделями дежурят в окружном детприемнике, дожидаясь новорожденного малыша? Ну да, началось с всемирной паники вокруг перенаселенности: как же, девять триллионов человек, сложенных, будто дрова, в каждом квартале каждого города… О'кей, если бы положение усугублялось и дальше, я б слова против этих идей не сказал, но сейчас-то детей, наоборот, не хватает! Ты что, телевизор не смотришь? «Таймс» не читаешь?
– Дети – обуза, – возразила Синтия. – Вот, например, сегодня Уолтер явился домой перепуганным до беспамятства, а отчего? Оттого, что поблизости патрулировал спецфургон детприемника. Знал бы ты, какая это каторга – забота о нем. Тебе-то что, ты целый день на работе, а я…
– Знаешь, что мне хочется сделать с этим гестаповским абортвагеном? Позвать пару бывших собутыльников с пулеметами Браунинга, засесть по обе стороны от дороги, и как только эта телега поедет мимо…
– И вовсе не телега, а чистый, прекрасно вентилируемый фургон с кондиционером!
Полоснув жену мрачным взглядом, Иэн направился в кухню, к бару, приготовить коктейль.
«Скотч как раз подойдет, – решил он. – Скотч с молоком… самое то перед ужином».
Пока он готовил себе скотч с молоком, в кухню вошел его сын, Уолтер, бледный, как мел.
– Вижу, сегодня поблизости абортваген катался? – заметил Иэн.
– Я думал: а вдруг…
– Никаких «вдруг». Ни о чем не волнуйся. Если даже мы с матерью пойдем к адвокату, составим все требуемые документы, твою Ж-карту никто не аннулирует: возраст не тот.
– Я умом-то все это понимаю, – со вздохом признался Уолтер, – но…
– «Не спрашивай, по ком звонит колокол: он звонит и по тебе», – малость неточно процитировал Иэн, от души глотнув скотча, разбавленного молоком. – Знаешь, Уолт, давай-ка я тебе кое-что объясню. Название всему этому – убийство. Детоубийство, мужеубийство… дави его, пока он не больше ногтя, либо бейсбольного мячика, либо, если до того не управишься, выкачай воздух из легких десятилетнего мальчишки, а проповедуют эти дела женщины определенного типа. Когда-то их окрестили «кастраторшами». Может, и правильно окрестили, вот только этим женщинам, холодным, жестоким бабам, хочется не просто… ну, как бы это сказать… словом, хочется покончить с мальчишкой либо мужчиной вообще, умертвить, уничтожить его, а
