Вспомнить всё - Филип Киндред Дик
Тут ему захотелось кое-что сказать Саре, и Пуль раскрыл было рот в попытке произнести определенную фразу, выбрать из необъятной массы слов – ослепляющих, опаляющих разум многозначностью слов – нужные…
Язык и нёбо обожгло, как огнем. Почему?
Замершая в углу Сара Бентон открыла глаза. Из полуоткрытого рта Пуля струился вверх, к потолку, синеватый дымок. Еще миг, и роби рухнул на четвереньки, а затем распростерся ничком посреди комнаты, точно кукла-марионетка, отпущенная кукловодом. «Мертв»… даже издали видно: «мертв».
«И вправду покончил с собой, – подумала Сара. – А боли никакой не почувствовал: сам так сказал. Но если и почувствовал, то разве что самую малость. Ладно. Как бы там ни было, ему конец. Надо бы мистеру Дэнсмену позвонить, сообщить обо всем».
По-прежнему дрожа, Сара пересекла комнату, подошла к видеофону, сняла трубку и по памяти набрала номер Дэнсмена.
«Думал, я – один из раздражителей с его ленты реальности, – мысленно ворчала она. – Думал, с его „смертью“ я тоже умру. Странное дело… с чего ему пришли в голову такие фантазии? Он же реального мира не видел ни разу, „жил“ в мире собственном, электронном… вот жуть-то, а?»
– Мистер Дэнсмен, – заговорила она, как только ее соединили с кабинетом Дэнсмена, – Пулю конец. Он покончил с собой… перегорел на моих глазах. Вам бы сюда приехать…
– То есть мы наконец избавились от этого муравья.
– Точно. Ну, не чудесно ли?
– Пришлю за ним пару работников из мастерских, – решил Дэнсмен, бросив взгляд за спину Сары, в сторону Пуля, лежащего ничком возле кухонного стола. – А ты отправляйся домой, отдохни. Должно быть, после такой ночки совсем с ног валишься.
– Уж это точно, – подтвердила Сара. – Спасибо вам, мистер Дэнсмен.
Повесив трубку, она бессмысленно уставилась на погасший экран…
И тут заметила кое-что новенькое.
«Что это у меня с руками? – удивилась она, подняв перед собою ладони. – Почему ладони стали прозрачными?»
И не только ладони – стены комнаты тоже.
Охваченная дрожью, Сара вернулась к лежащему на полу роби, остановилась над безжизненным биоэлектронным телом, не зная, что предпринять. Сквозь ее ноги виднелся ковер, но и рисунок ковра на глазах утрачивал четкость, а основа, и пол под ковром, и бетон перекрытия истончались, исчезали, растворялись в воздухе слой за слоем.
«Может, если срастить, склеить ленту… но как?»
Этого Сара себе даже не представляла. Вдобавок и Пуль почти исчез из виду вместе со всем остальным.
В лицо дунул свежий утренний ветер, но Сара ничего не почувствовала: ощущения, притуплявшиеся с каждой секундой, тоже сошли на нет.
Ветер усиливался.
Сказка о бобре по имени Шоколадерри, которому вечно чего-нибудь не хватало
В давние-давние, незапамятные времена, когда еще не изобретены были деньги, жил да был на свете в скромной хатке у скромной плотины, выстроенной собственными лапами и зубами, некий бобр по фамилии Шоколадерри. Жил он тем, что по поручению заказчиков сгрызал под корень деревья и расчищал кусты, а плату за труд брал покерными фишками полдюжины разных цветов. Больше всех прочих Шоколадерри нравились синие, но доставались они ему крайне редко: такими оплачивались только небывало крупные заказы на валку леса. Долгие годы трудов принесли Шоколадерри всего три синие фишки, однако логика подсказывала, что этим количеством их мировые запасы отнюдь не ограничены, а потому в течение дня он, давая отдых зубам, время от времени ненадолго прерывал работу, наливал себе чашечку растворимого кофе и с головой погружался в размышления о фишках всех цветов, включая синие.
Жена его, Хильда, при любой возможности докучала мужу непрошеными советами.
– Погляди на себя! – обыкновенно начинала она. – Тебе же давным-давно к психиатру сходить пора! Твой запас белых фишек не составит и половины от скопленного Ральфом, и Томом, и Питером, и Бобом, и Джеком, и Эрлом – любым из соседей, трудящихся не покладая зубов, а почему? Да потому, что ты слишком занят пустыми мечтами о своих проклятых синих фишках, хотя все равно никогда их не добудешь, поскольку, вот положа руку на сердце, если хочешь знать чистую правду, тебе не хватает таланта, энергии, огонька!
– «Энергия» и «огонек» в данном случае – одно и то же, – мрачно парировал Шоколадерри… но в глубине души понимал, насколько она права.
В этом-то и состоял главный недостаток его жены: правда всегда, в любом случае оказывалась на ее стороне, тогда как за ним оставалась только пустая болтовня, а правда, выставленная на арену жизни против пустой болтовни, как правило, не оставляет последней ни шанса на выигрыш.
Признав правоту Хильды, Шоколадерри выкопал из личной, строго секретной заначки в потайном месте, на дне неглубокой впадины под небольшим валуном, восемь белых фишек и отправился в дальний путь, за целые две с тремя четвертями мили от дома, к ближайшему психиатру – разжиревшему, ни на что не пригодному кролику, с виду больше всего напоминавшему кеглю и зашибавшему – если верить его супруге – по пятнадцать тысяч в год – ну да, а что особенного?
– Шикарный нынче денек, – любезно приветствовал его психиатр, доктор Проппади-Пропп, отправив в рот пару пилюль от изжоги и откинувшись на спинку вращающегося кресла с толстенной, мягкой как пух обивкой.
– Чего же тут, черт возьми, шикарного, – возразил Шоколадерри, – когда прекрасно знаешь, что не разживешься еще одной синей фишкой до самой смерти, как ни вкалывай изо дня в день, как ни рви на работе жилы… а чего ради, спрашивается? Она же все спускает куда быстрее, чем я зарабатываю! Пусть даже я заполучу в зубы синюю фишку – дня не пройдет, как она будет истрачена на первый из ежемесячных платежей за какую-нибудь дорогущую безделушку вроде самозаряжающегося фонарика мощностью в двенадцать миллионов свечей… с пожизненной гарантией!
– Чертовски шикарная штука эти, как вы сказали… эти самозаряжающиеся фонарики, – заметил доктор Проппади-Пропп.
– Я и к вам пришел только потому,
