Андрей Столяров - Жаворонок

Не без оснований полагает он, что справился бы с этой грандиозной задачей. И скорее всего, он прав, если рассматривать ситуацию в чисто интеллектуальном аспекте. Однако в том-то и состоит трагический парадокс: как раз те качества, которые являются сильными сторонами этого человека, и не позволяют ему перерасти роль скромного технического советника. Уже сама внешность Кармазанова является серьезным препятствием. Перекрученность лицевых мышц бросается в глаза не одной Жанне. Это, по-видимому, какая-то анатомическая особенность: кожа, обтекая лицо, не сглаживает, а напротив подчеркивает рельеф мускулов, губа, подтянутая к крыльям носа губа, рождает не ласкающую улыбку, но высокомерие и неприязнь. Движения у него нервные, как правило, настораживающие собеседника, речь – слишком быстрая и провоцирующая желание возражать. Из-за этого сопротивление его аргументам чудовищное. И даже походка его – с подпрыгиванием, как у хромого кузнечика, заставляет людей оборачиваться ему вслед и пожимать плечами. Такая походка серьезный минус в среде, где внушительность и даже некоторая окаменелость культивируются еще с эпохи Политбюро.

Однако больше всего ему мешают глаза. Мучительно-темный расплав, как магма, светит сквозь веки. Температура взгляда непереносима для нормального человека. И каждый, кто сталкивается с Кармазановым в первый раз, невольно ежится и хочет поскорее закончить общение. Это тоже – серьезный минус в среде чиновников.

И все-таки не во внешности даже заключается для Д. Н. Кармазанова главная трудность. Слишком резкий, по меркам политического Олимпа, облик – лишь проявление иного, глубинного его недостатка. Кармазанов при всем его действительно демоническом интеллекте, при мгновенной сообразительности и умении, будто зверь, чуять опасность, совершенно не понимает определяющего начала государственной бюрократии: власть всегда права, только потому что она – власть. Он не чиновник и не чувствует самой сути чиновничества: начальник, какой бы он ни был, есть средоточие лучших человеческих качеств. Министр может быть дураком только для президента, но для всякого рядового служащего он – царь и бог. Кармазанов не овладел высшим искусством служебного рвения: он не может любить начальника просто за административную стать. В лести его поэтому – привкус фальши, в обращении к вышестоящим катастрофически не хватает почтительности. Он, как будто нарочно, старается продемонстрировать свое умственное превосходство, потрясающую эрудицию, свое умение думать лучше и быстрее других. По характеру он чем-то напоминает товарища Троцкого, тоже читавшего по-французски на заседаниях Политбюро и презрительно называвшего своих соратников по революции недоучками. Темпераментами они, во всяком случае, очень схожи. Но в отличие от товарища Троцкого, Кармазанов не обладает и качествами подлинно харизматического вождя. Толпу он не то чтобы презирает, как вождю и положено, но – боится и не вычерпывает бешеную энергию из поклонения. Он напротив теряется и надевает на себя маску интеллектуала. Путь политического лидера для него тоже закрыт. Он – всегда на обочине, на периферии незримого круга власти. А для человека с его амбициями и умом ничего нет хуже такого полупризнания. Точно сок белены, распространяется оно по всему телу, проникает в горячий мозг и одурманивает его ненавистью. Ненависть Кармазанова к людям отмечают, кажется, все. Никогда ни о ком не отзывается он хотя бы с симпатией; все у него – неучи, серость, сборище дураков и мошенников. Министры нынешнего правительства – некомпетентны, чиновники в администрации президента – взяточники и хапуги. Этим он вызывает даже некоторое сочувствие. Будто хромой кузнечик, передвигается он по коридорам правительственных учреждений, сверлит встречных глазами, в которых пылает огонь, еле заметным кивком отвечает на вежливые приветствия. Он хорошо знает, что именно в эти дни возникают буквально из воздуха многомиллионные состояния, что идет великий грабеж, который будет назван в учебниках «периодом демократических преобразований», что практически каждый, кто сейчас скромно шествует мимо него, либо уже обладатель большого куска, либо к такому куску как раз примеривается. Это – элита, будущие, пока безвестные, хозяева Государства Российского. Он – чужой на этом пиру, где все взвешено, сочтено и отмеряно. Ему, Кармазанову, не достанется почти ничего. Золотой дождь богатства льется мимо. Не ему открывают счета в зарубежных банках, не к нему притекают кредиты, которые назад никто не потребует, и не он участвует в аукционах по самым крупным государственным предприятиям. Другие взойдут на жирном черноземе приватизации. Он же вынужден будет довольствоваться лишь крохами, оставшимися от новых хозяев. Ничего удивительного, что пелена ненависти застилает ему глаза.

К тому же, как человек умный, он не может не понимать, всей опасности и даже трагичности нынешней ситуации. Слишком душна политическая атмосфера последних лет и слишком сильны грозовые разряды, вспыхивающие над Россией. Неблагополучие государства вполне очевидно. Бастуют доведенные до отчаяния энергетики, не могущие получить своих денег, бастуют учителя и врачи, которым помногу месяцев не выплачивают зарплату, шахтеры, чей труд неожиданно объявлен убыточным, выходят на рельсы и останавливают движение поездов от Москвы до Сибири. Нынешним состоянием дел недовольны все. Недовольны «новые русские», вынужденные существовать по криминальным законам, недовольны доведенные до удручающей нищеты бюджетники и пенсионеры, недовольны банкиры и директора, которых отстреливают, как зайцев. После нескольких лет как будто бы успешных реформ Россия внезапно оказывается в катастрофическом положении. От кризиса к кризису влачится ее жалкая экономика, от «черного вторника» к «августовскому обвалу» кидает рубль, с трудом удерживаемый Центробанком. Ни одна из правительственных команд так и не сумела переломить ситуацию. Становится ясным, что в ближайшее время из этого болота не выбраться. Жертвы были напрасными; путь экономических преобразований привел в никуда. И все-таки, если оценивать имеющиеся перспективы, гораздо хуже другое. Хуже то, что жизнь вообще утратила какой-либо смысл. Целое поколение бывших советских людей видит теперь, что идеалы, к которым они так страстно стремились, – выдохлись, исчерпали себя и безнадежно скомпрометированы. Они боролись за преобразование государства в новую могущественную державу, а получили крах экономики и социальную катастрофу, они боролись за свободу и демократию в своей стране, а получили власть денег и повсеместное беззаконие, они боролись со страхом, которым их сковывали репрессии коммунистического режима, а получили еще больший страх всеобщего уголовного беспредела. Ни милиция, нищая и коррумпированная, не может их защитить, ни политики, коих они возносят к вершинам власти. Нынешней власти вообще нет до них дела. В результате множество советских людей чувствует себя ненужными в собственном государстве. Они, точно мусор, выброшены на свалку истории. Они – гумус, который, перепревая, дает жизнь новым всходам. Таковы издержки эпохи реформ. И, вероятно, если бы сквозь ткань мерзкого быта брезжило хоть немного какое-то возможное будущее, они, скорее всего, смирились бы со своей ролью быть почвой истории. Жертвенность в крови российского человека. Однако никакого приемлемого будущего они не видят. А чудовищные сорняки, выметавшие вдруг изо всех щелей, порождают у них лишь усталость и отвращение к происходящему.