Роджер Зилазни - Остров мертвых

Я нарочно вышел из дома в предрассветной ночной тиши, чтобы ни с кем не прощаться, — так, я решил, будет лучше. Но, когда я запарковал машину и пошел через поле, я увидел какую-то темную фигуру у Операционного Центра и помахал ей рукой. Мне помахали в ответ. Тот, кто стоял у Центра, тоже не узнал меня в темноте.

Я дошел до стартовой площадки, где лежала на брюхе «Модель Т», поднялся на борт, включил двигатель и около получаса посвятил проверке контрольных систем. Потом спустился на землю для осмотра фазовых прожекторов и закурил сигарету.

На востоке желтел небосклон. Вдалеке, за черными горами, прогрохотал гром. Прямо над головой небо было покрыто тучами. В прорехах его рваного покрывала виднелись звезды, которые теперь напоминали не алюминиевые конфетти, а капельки росы.

— Авось пронесет на этот раз, — подумал я.

Где-то рядом запели птицы. Ко мне подошла серая кошка, потерлась о ноги и ушла в ту сторону, откуда доносился птичий щебет.

Ветер изменил свое направление: дуло с юга, из леса, который виднелся на краю лётного поля. Лес проснулся и ожил: потянуло утренней свежестью, травой и влажным мхом.

Горизонт начал розоветь, и горы, казалось, зябко ежились в рассветной дымке. Я последний раз затянулся, бросил окурок и затоптал его. Крупная птица с синим оперением подлетела ко мне и уселась на плечо. Я погладил ее по спинке и отпустил.

Я стал подниматься на борт корабля по трапу. Едва ступив на первую ступеньку, я споткнулся о болт, который торчал из боковой панели, и зашиб себе палец. Потеряв равновесие, я едва не полетел кувырком, но, к счастью, успел ухватиться за стойку и приземлился на одно колено. Стоя на четвереньках, я почувствовал, как мне в лицо тычется что-то мокрое. Это маленький бурый медвежонок лизнул меня в щеку. Я поскреб у него за ушком, погладил по голове и, встав на ноги, шлепнул его по заду. Он повернулся и направился к лесу.

Я второй раз попытался подняться по трапу, но зацепился рукавом за перила в том месте, где поручни пересекались со стойкой. Пока я выпутывался, на плечо мне села еще одна птица, и я увидел, как из леса выпорхнула целая стая и черным облаком летит прямо на меня. Сквозь птичий гомон и крики я услышал новый грозовой раскат.

Опять все начиналось сначала.

Я сделал еще один шаг и чуть не наступил на зеленую крольчиху, сидевшую на задних лапах прямо передо мной, в проеме люка. Она вертела носиком, и ее красные близорукие глазки буравили меня. Сверкая чешуей, под ногами у меня проползла крупная прозрачная стеклянная змея.

Я забыл нагнуться при входе и больно стукнулся головой о верхний край люка. Из глаз посыпались искры. Пока я приходил в себя, светловолосая обезьянка с голубыми глазами, подмигивая, вцепилась мне в щиколотку. Я погладил обезьянку по голове и попытался стряхнуть ее с себя: она оказалась сильнее, чем я думал.

Наконец я поднялся на борт и стал задраивать люк, но у меня заел затвор. Пока я возился с ним, пурпурные попугайчики на разные лады окликали меня по имени, а стеклянная змея упорно прорывалась на корабль.

Я ощутил близость энергетического источника и подключился к нему.

— Ваша взяла, черт вас всех побери! — заорал я. — До свидания! Пока! Я уезжаю, но еще вернусь!

Сверкнули молнии, прогрохотал гром, и в горах началась буря; шквал двигался прямо на меня. В конце концов мне удалось справиться с затвором.

— Немедленно очистить летное поле! — рявкнул я, хлопнув крышкой люка.

Я проверил герметичность изоляции, сел перед пультом управления и включил все бортовые системы. На мониторе было видно, как звери и птицы убираются восвояси. Тучи нависли совсем низко, и я услышал, как по обшивке застучали первые капли дождя.

Не успел я поднять в воздух корабль, как разразился шторм. Я взмыл над облаками, вырвался за пределы атмосферы, и мой корабль, получив ускорение, вышел на орбиту и лег на курс.

Вот так всегда и бывает, когда я хочу улизнуть, не попрощавшись со своей планетой. До сих пор мне это ни разу не удавалось.

Но, честно говоря, мне приятно сознавать, что хоть кому-то я необходим.

В нужный момент я свернул с орбиты и оказался за пределами системы «Свободный Дом». Несколько часов мне было не по себе, руки дрожали. Я выкурил слишком много сигарет, и в горле першило.

Дома, на своей планете, я отвечал за все. Теперь я снова выходил на большую арену. В какую-то минуту я даже подумал о возвращении назад.

Но, вспомнив о Кэти, о Марлинге, о Рут, о карлике Нике, умершем давным-давно, и о моем покойном брате Чаке, я, ненавидя себя, продолжал полет до перехода в другую фазу.

Как только я перешел в другую фазу и корабль понесся вперед на автопилоте, настроение у меня сразу же изменилось.

Я засмеялся, и чувство страха покинуло меня: я опять никого и ничего не боялся.

Ну что с того, если я сдохну? Ради чего я живу? Чтобы вкусно есть и сладко спать? Валяться с наемными шлюхами? Какой же я идиот! Рано или поздно Токийский залив поглотит нас всех, и меня тоже, несмотря ни на что. Пусть уж лучше я погибну на пути к благородной цели, чем буду вести растительный образ жизни, пока кто-нибудь не изобретет способ прикончить меня в постели.

И эти размышления также были признаком вхождения в новую фазу.

Я запел литанию на языке более древнем, чем сам человек. Такое радостное чувство нахлынуло на меня впервые за много лет, и впервые за много лет мне захотелось петь во все горло.

Свет в кабине померк, хотя я был уверен, что он горит так же ярко, как всегда. Циферблаты на пульте потускнели, стали тлеющими углями, — нет, немигающими глазами диких зверей, уставившихся на меня из темного леса. Теперь мой голос звучал как чей-то чужой, и, благодаря непонятному акустическому эффекту, я его слышал прямо перед собой.

К моему голосу присоединились другие голоса. Вскоре мой собственный голос затих, а странные голоса были слышны: слабые, неясные, то замирающие, то нарастающие, как будто принесенные легким ветром. Они не звали меня: тихий напев едва доносился до моих ушей. Я не мог разобрать ни одного слова, хотя явственно слышал мелодию. Вокруг себя я видел сотни горящих глаз, но они не приближались и не удалялись; впереди разливалось бледное сияние, похожее на закат солнца в молочно-белой дымке.

Я понял, что сплю и вижу сон, но просыпаться мне не хотелось. Я продолжал двигаться на запад.

Вдалеке, под белесыми небесами, громоздился утес, у подножия которого, мерцая, бурлил тускло-зеленый поток, преграждавший мне путь. Вода, кругом была вода, и она меня не пускала.

Густой туман окутывал горную вершину, ниже торчали крутые уступы, налезающие один на другой, щербатые каменистые кручи, неприступное нагромождение обломков, тяжелые валуны, теряющиеся в серой мгле. В небо, обложенное грозовыми тучами, были нацелены остроконечные гребни, и весь массив напоминал взорванный эбонитово-черный айсберг.