Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

— Спасибо, дружище. Выручил. А теперь давай на балкон — отдыхать. Переволновался, небось.

Вытолкнул, не особо сопротивляющегося, пса за балконные двери и плотно их прикрыл. Взглянул на диван, на котором спокойно и умиротворенно лежал с открытыми глазами Барбикен и обратился к Лагуте:

— Федор Николаевич, вы тут со своим пациентом побудьте, а мы с вашими орлами пока второго отловим. Как поймаем, сержант вам свистнет.

И взглянул на милиционера, вытирающего вспотевший лоб огромным платком. Тот на мгновение замер, а потом неуклюже выпрямился, поспешно надевая фуражку:

— Есть, товарищ капитан!

Анатолий Петрович кивнул санитарам и пошел вслед за ними к выходу из квартиры, на ходу бросив в полуоткрытые двери спальни:

— Иван! Мы на крыше. Вы пока осмотрите все тут. Литературу — в протокол, а с тем, что на кухне, сами знаете, как поступить…

На плоскую крышу девятиэтажки выбирались в сложившемся порядке: впереди — санитары, за ними — милиционер, а Анатолий Петрович — в арьергарде, внимательно осматриваясь по сторонам. Слева открывалась панорама привокзальной площади с игрушечными машинками, ползающими по ней, и толпами лилипутов, спешащих на пригородные поезда. Справа виднелся Днепр с участком моста, врезающегося в пенистую зелень деревьев Грюкова — правобережной части Гременца. В безоблачном небе серебристый кристаллик высоко летящего военного самолета распылялся прямым, как стрела, инверсионным следом. Двое патлатых пацанов в неимоверно расклешенных брюках синхронно и тупо ворчали головами от группы людей, выбравшихся на крышу, до будки вентиляционной шахты. В руке одного из них была зажата бутылка "белого крепкого".

— Ах, вы!.. — крякнул милиционер и пальцем поманил ребят к себе.

Те, словно загипнотизированные, но почему-то испуганно оглядываясь назад, побрели к нему.

— Что, охламоны, распитие спиртных напитков в неположенном месте устроили? — спросил сержант, вырывая бутылку из липких пальцев и совершенно не надеясь на ответ.

Но ответ был. Пацан с бутылкой легко отпустил заветный сосуд и ткнул пальцем за спину:

— Там… Там…

— Что "там"? — строго спросил милиционер.

— Придурок там, — вклинился второй подросток. — Прыгает по обезьяньи, в зубах — авоська с апельсинами. И откуда взялся, непонятно, — внезапно пожаловался он.

— Разберемся, — кашлянул сержант. — А вы дуйте отсюда и благодарите бога, что мне не до вас. В следующий раз поймаю — на всю катушку раскручу!

Пацаны, все еще испуганно оглядываясь, по одному исчезли в проеме низенького входа на крышу. Из-за будки вентиляционной шахты высунулась взъерошенная голова. И сразу же исчезла.

— Циркач. Акроба-а-ат, — протянул сержант. — Это же надо уметь: с балкона на крышу запрыгнуть!

— Вы смотрите, чтобы он назад не спрыгнул, — хмуро бросил Анатолий Петрович.

— Смотрите, смотрите… — милиционер почесал затылок прямо рукой, с зажатой в ней, бутылкой. — Вы бы объяснили все сначала. А то — бытовая ссора, бытовая ссора… Я ведь не дурак. Понимаю, что бытовые ссоры ваше ведомство не интересуют.

— Нас интересует все, что касается работников секретных учреждений, — прищурился Анатолий Петрович. — А вы что-то совсем разговорчивым стали.

— Станешь тут разговорчивым, — не на шутку начал заводиться милиционер. — Если этот придурок действительно с крыши свалится, происшествие на мне висеть будет, а не на вас. Показатели по району, опять же…

— Вот, чтобы эти показатели и были в норме, — мягко перебил сержанта Анатолий Петрович, — и чтобы вам от происшествий всяких уберечься, давайте-ка и сработаем аккуратненько. Положение исправлять надо. Значит, так. Вы остаетесь здесь и перехватываете его, если он к выходу рванет. Я сейчас осторожненько крышу обойду и с той стороны встану, чтобы он, не дай бог, с дома не сиганул. Черт его знает, что у него в голове творится. Вы, — капитан посмотрел на санитаров, молча топчущихся рядом, — с двух сторон к будке подходите и по моей команде хватайте его. Вроде, ничего не упустил? Надеюсь, хоть в этот раз все нормально получится.

Оно бы и получилось, если бы в этот момент взъерошенное подобие человека в порванной белой рубашке, с полупустой авоськой в зубах и огромной трубостойкой, брошенной когда-то на крыше радиомонтерами, в руках, не выскочило на вентиляционную будку. Подобие рычало, кривлялось и размахивало железякой. Только в воздухе свистело. Подходить к нему было опасно.

Поражаясь ловкости, с которой, не очень сильный на вид, человек орудовал многокилограммовой трубостойкой, Анатолий Петрович закричал:

— Чего стоите? Окружайте его!

Все вокруг задвигалось, сорвалось с места и бросилось вперед. Но через минуту замерло в двух метрах от будки, не зная, что делать дальше. Трубостойка разрезала горячий воздух, ни на миг не прекращая своего кругового движения.

Милицейский сержант задумчиво взглянул на свою руку, в которой так и была зажата бутылка вина, отобранная у подростков. Поднял ее над головой.

— Эй, — крикнул Андрею, — смотри!

И приложился ртом к горлышку. Анатолию Петровичу, после недавнего разговора внимательно наблюдающему за ним, показалось, что бравый сержант, пользуясь случаем, сделал хороший глоток плодово-ягодного пойла. А тот уже оторвался от горлышка, почмокал языком и ласково погладил рукой себя по животу.

— Хорошо, — крякнул.

Трубостойка начала описывать круги только по инерции, плавно замедляя свое движение. Сержант осторожно поставил бутылку на, размягченный палящими лучами солнца, рубероид и так же осторожно сделал несколько шагов назад.

— Эй, — снова крикнул Андрею, изучающего его пристальным взглядом, — хочешь? — Рукой опять погладил живот. — Возьми, попей. Вку-у-усно.

Барбикен, настороженно озираясь по сторонам, соскочил с будки на крышу. Трубостойку он тащил за собой. На мгновение задумался, выплюнул изо рта ручку авоськи — ярко-оранжевые капли апельсинов покатились по черной крыше — и сделал шаг вперед.

Налетели на него с трех сторон. Неподвижным оставался только сержант. Он подчеркнуто спокойно обмахивался фуражкой с красным околышем, молча высказывая полное неодобрение происходящему, и иронично наблюдал за возникшей потасовкой.

— Гречаник! — зло и тяжело отдуваясь, выкрикнул Анатолий Петрович, пригибая голову сопротивляющегося Барбикена к рубероиду. Руки тому заламывали санитары. — Гречаник, чего стоишь! Беги за Лагутой! Вырвется, зараза!

Однако, вырваться из трех пар цепких было затруднительно даже с учетом того, что в Барбикене явно проснулись какие-то дремлющие силы. Впрочем, силы — силами, но когда запыхавшийся Лагута всадил в кожу Андрея Владимировича тонкое жало шприца, то эти самые силы улетучились из тела, как воздух из проколотого надувного шарика. Оно, вроде, даже съежилось, и потому санитары довольно легко дотащили Барбикена до лифта. Анатолий Петрович с Гречаником спустились во двор на своих двух.