Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

И он таки укоризненно посмотрел на сына.

Андрей усмехнулся:

— Ну, батя, ты стратег! Тебя бы к нам в Центр управления полетами, так ты бы там все по полочкам разложил. — И посерьезнел. — Будут и у нас на третий "Салют" длительные экспедиции. Ну, а пока… Он, все-таки, комплекс нового поколения. Экспериментальная станция. К тому же, снабжение и дозаправка невозможны, поскольку стыковочный узел один. Потому-то полет "Беркутов" был проверочно-грузовым. Мол, едут к вам ревизор с экспедитором. Провели инспекцию — и домой.

Про то, что после приземления "Союза-14" сам он в Гременец еле вырвался, Андрей промолчал. Чего уж там! После запуска "Салюта" и в ЦУПе, и на Байконуре наступили горячие деньки. И если бы не телеграмма от родителей, к которым он отправил из Звездного свою жену, не короткое телеграфное сообщение про то, что срок пришел, и Катюшу уже забрали в местный роддом, никто не отпустили бы его с работы. Да и так дали всего три дня. Завтра — назад. Однако в качестве не мужа, а отца. Андрей не удержался и довольно расплылся во все свои тридцать два.

— Батя, — улыбаясь, спросил он, — а чего это ты такой сегодня не торжественный? Не побрился даже. Ой, смотри, — захихикал младший Барбикен, — как щетина у тебя полезла! На лбу даже!

Андрей откинулся на спинку стула и уже расхохотался во все горло.

— Мама, мама, — давился он смехом, — на батю, на батю посмотри! Он же на гориллу похож. Большую добрую гориллу. А, может, он и есть горилла? Ой, мама, мама, ты же за гориллу замуж вышла!

Владимир Андреевич поперхнулся, выдавил нечто, напоминающее глухое "гы-гы", а потом и сам зашелся неестественно механическим хриплым смехом:

— А ты на себя, на себя погляди! Погляди на себя, — выкрикивал он сквозь судорожные всхлипы. — Уши-то, уши как выросли! Не уши, а вареники! А мордочка ма-а-ахонькая. Да ты же мартышка, мартышка! Макака. А где твой хвост, макака?

И старший Барбикен, уронив вилку, вдруг полез под стол.

— Мальчики! Да вы что?! — испуганно вскрикнула мама Лиза, хватая мужа за рубашку. — С ума сошли?! Выпили на грамм, а повеселиться на рубль хотите?

И она бросила растерянный взгляд на полупустую бутылку, стоящую на столе. Та хмуро мерцала темно-зеленым стеклом, напоминая собой один, из так любимых Андрюшей, космических кораблей на плоском космодроме столешницы. Только вид у этого корабля был какой-то угрюмо-инопланетный.

А мужская половина семьи Барбикенов уже начинала веселиться во всю. Владимир Андреевич выскочил из-под стола, с грохотом уронив свой стул и чуть не опрокинув по дороге Елизавету Томасовну. Ссутулил спину, вытянул вниз раскачивающиеся руки и на полусогнутых ногах, с каким-то утробным уханьем, выпрыгнул в коридорчик. Там испуганно затявкал Такотан.

Андрей в это время заверещал и одним прыжком взлетел на стол. Потоптался по нему, сбивая на пол тарелки, и схватился за тюлевую гардину, прикрывающую окно. Попытался качнуться на ней. Та, естественно, не выдержала и, с глухим треском срывая карниз, упала прямо на газовую плиту, на которой уже закипал чайник. И пошло-поехало. Чайник — на пол, кипяток — в стороны, визжащий Андрей — в коридорчик, перепуганная мама Лиза — в уголок кухни, всей спиной вжимаясь в стену, обложенную прохладным кафелем.

Широко раскрытыми глазами уставилась на вспыхнувшую штору, взвизгнула не хуже Андрея и кинулась к ней, на ходу крутанув кран мойки и засовывая горящую ткань под струю воды. Кухня моментально наполнилась едким дымом. "Начинаем производственную гимнастику", — кашлянул динамик, висящий над разгромленным столом. В комнате что-то загрохотало. Мама Лиза бросилась туда, скользя по влажному полу и разбрасывая в стороны осколки битой посуды. И, застыв на пороге, только ахнула. Ахать было от чего.

За несколько минут их уютная квартира превратилась в разгромленное кочевье. Полуоборванный ковер огромной заплатой свисал со стены. Ящик телевизора, сброшенный с журнального столика, огромным тусклым оком, чудом не выбитого, кинескопа укоризненно уставился на перекошенную люстру. Оборванные шторы, вместе со сброшенным с дивана покрывалом, грудой валялись посреди комнаты. Груда шевелилась и слабо повизгивала. Андрей сидел на угрожающе перекособоченном серванте, чавкая неочищенным апельсином. В правой руке он держал авоську, наполненную оранжевыми плодами, а ногами отгонял старшего Барбикена, неуклюже топчущегося внизу.

— Ребята! Вы что?! — вскрикнула мама Лиза, бросаясь к скомканному тряпью, вставая на четвереньки и высвобождая из него полузадушенного Такотана. — Вы что, ребята?! — всхлипнула. Ничего не соображающий пудель вертел головой у нее в руках. Она тоже ничего не соображала. — С ума посходили? — вскрикнула Елизавета Томасовна, поднимаясь с колен. — Да успокойтесь вы сейчас же!

Сок из под кожуры апельсина стекал по подбородку Андрея и падал на белую рубашку, оставляя на ней слизкие желтоватые пятна. Изо рта, продолжающего утробно ухать, мужа вылетали брызги слюны и мелким бисером покрывали блестящее стекло серванта. Такотан вывернулся из ослабевших рук мамы Лизы и метнулся под диван, забившись в самый дальний угол. Елизавета Томасовна проводила его растерянным взглядом и вдруг ей стало по настоящему страшно. До холодного сквозняка в костях. Она попятилась к входной двери, лепеча:

— Реб… Ребят… Что фы?..

И акцент ее звучал уже совершенно не смешно.

Владимир Андреевич, в конце концов, изловчился и схватил Андрея за ногу. С глухим рыком потащил сына на себя, роняя тем самым вслед за ним и перекошенный сервант. Елизавете Томасовна даже не попыталась броситься к ним. Ей показалось, что внезапно наступила полная, какая-то вязкая, тишина, сквозь которую замедленно валились выпавшие стекла, фарфоровые вазы и посуда из поддельного хрусталя. Все это билось об пол и разбрызгивалось в разные стороны огромными твердыми каплями до тех пор, пока огромный сундук перевернутого серванта не припечатал их к паркету. Вместе со звоном стекла во вновь озвученное пространство ворвался истерический лай Такотана.

Андрей перекатился через упавшего отца, одной ногой заехал таки ему в лоб — тот только головой затряс изумленно — и, вырвавшись из его цепких рук, засеменил на четвереньках к балкону, держа в зубах авоську с апельсинами. Старший Барбикен с рыком кинулся за ним. Мама Лиза сунулась было следом, но муж внезапно остановился, повернул голову и налитыми кровью глазами так посмотрел на жену, что ее вышвырнуло в прихожую. Ей даже показалось, что дверь в комнату захлопнула не она, а та сама с глухим треском плотно прилипла к косяку.

Господи! Да что же это такое?! Что происходит? Трубка телефонного аппарата, зажатая в руке Елизаветы Барбикен, тряслась мелко-мелко, как и все ее тело. Куда звонить? Кого вызывать? Скорую? Милицию?.. А что говорить?.. Упились, мол, до белой горячки? Господи, стыдоба-то какая! И выпили всего, смешно сказать… А, может, соседей позвать? Яременки дома должны быть. Уже, поди, прислушиваются к тому, что у Барбикенов в квартире происходит. Стыдно то как, боже ж ты мой!