Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

Однако, вырваться из трех пар цепких было затруднительно даже с учетом того, что в Барбикене явно проснулись какие-то дремлющие силы. Впрочем, силы — силами, но когда запыхавшийся Лагута всадил в кожу Андрея Владимировича тонкое жало шприца, то эти самые силы улетучились из тела, как воздух из проколотого надувного шарика. Оно, вроде, даже съежилось, и потому санитары довольно легко дотащили Барбикена до лифта. Анатолий Петрович с Гречаником спустились во двор на своих двух.

Когда вышли из подъезда, сразу же оказались в толпе зевак, собравшихся, казалось, со всех соседних домов. Двое подростков, согнанных сержантом с крыши, тоже были тут, и что-то рассказывали, во всю размахивая руками. Образно, наверное, излагали. Анатолий Петрович недовольно поморщился.

— Товарищ сержант, — подскочил к Гречанику мужичок в застиранной военной рубашке, — а что случилось? Говорят, из тридцатой квартиры парень до белой горячки допился, родителей поубивал и сам хотел с жизнью распрощаться. Правда, что ль? Это что ж, орденоносцы французские так детей своих воспитывают?

Анатолий Петрович уже не морщился, а кривился всем лицом.

— Граждане, граждане! Распитие спиртных напитков действительно имело место… — начал было сержант, но капитан мягко отодвинул его в сторону.

— Вы бы разошлись, граждане, — кашлянул. — Своими делами занялись бы, а то… Заболел человек. Устал. Переработался. Нервный срыв у него. И ничего плохого никому не делал. — Повысил голос. — Вот подлечим, и будет, как огурчик. Правда, доктор? — повернулся он к подошедшему Лагуте, только что отправившему "скорую помощь" с санитарами и Барбикеном в больницу.

Тот молча кивнул головой.

— Вот видите. Расходитесь, расходитесь. И вам, сержант, спасибо за работу. Дальше мы сами разберемся.

— Это что, Андрюха Барбикен что ли? А почему врач тут остался? — крикнул кто-то наиболее проницательный, но Анатолий Петрович с Лагутой уже исчезали в проеме подъезда.

— Как он? — уже в лифте спросил капитан доктора. — Почему реакция такая, — он замялся, — бурная.

Лагута пожал плечами:

— Всего не предусмотришь. Да и вы постоянно подгоняли. А реакция… Нормальная реакция для перевозбужденного, требующего разрядки, организма. Потому-то и в детство впали, и в обезьянник этот играть начали. Впрочем, возможно не так просто все. Нужно будет более внимательно реакцию изучить.

— Изучить, изучить… Чем же это они так перевозбудились?

Лагута снова пожал плечами:

— Ну, во-первых, радость у них. Девочка родилась. Сами же говорили. Это мы учли. А во-вторых… Во-вторых, еще что-то было. Неучтенное. Иначе бы они, как и было запланировано, просто слюни бы пускали да околесицу несли всякую. А ведь было что-то, Анатолий Петрович? — стрельнул он глазами на сосредоточенную физиономию капитана.

— Было, было, — пробормотал тот, ощупывая в кармане плоскую коробочку, вытащенную из-под ошейника Такотана. — Все было. Только что будет неизвестно.

Лифт остановился.

— Вы уж извините, что мы вас задерживаем, — обратился Анатолий Петрович к спине Лагуты, пропуская того вперед, — но сами понимаете…

— Понимаю, понимаю, — буркнул врач, открывая двери квартиры Барбикенов. — Только вы уж побыстрее. Мне за пациентом проследить надо.

— Нам всем за ним проследить надо, — скрипуче произнес Анатолий Петрович и вопросительно посмотрел на Ивана, вышедшего им навстречу.

— Все нормально, товарищ капитан, — ответил тот на немой вопрос. — Хозяйка спит. Хозяин, — он переступил с ноги на ногу, — пребывает в некотором раздумье.

— В раздумье — это хорошо, — пробормотал Анатолий Петрович. — Пусть подумает. Федор Николаевич, — обратился он к Лагуте, — вы бы подготовили Барбикена к основательному разговору, а мы с Иваном пообщаемся пока.

На кухне, куда они зашли, было уже относительно прибрано. На столе, завернутые в прозрачный целлофановый пакет, лежало несколько брошюр. "Хроника текущих событий" — извещали на верхней угловатые, какие-то самодельные, буквы. Из-под нее выглядывал край зачитанного журнала.

— Та-а-ак, — протянул Анатолий Петрович. — Только эта антисоветчина? Больше ничего нету?

— Есть несколько стенограмм выступлений Гриценка и Сахарова. Полное недоумие — такие материалы с собой таскать! И еще, — Иван постучал ногтем по краю журнала, — "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. Но это, как вы понимаете, вещь вполне легальная.

— Была, — буркнул Анатолий Петрович, — до тех пор, пока этого деятеля из страны не выставили. — Он полез в карман, достал оттуда плоскую коробочку и протянул Ивану: — На, магнитофонные записи к делу приобщи. Картина вполне ясная. Даже скучно. Бутылку-то куда дел?

— В мусоропроводе. Никто ничего не определит. Анатолий Петрович, — внезапно замялся он, — а для чего вы усложнили все так? Рисковали, психотропы в водку добавляли? Можно ведь было просто взять этого умника, да и дело с концом. Доказательств-то вон сколько, — и Иван мотнул головой на стол с лежащим на нем целлофановым пакетом.

— А для того, лейтенант, что незачем нам плодить врагов советской власти. У нее внутренних врагов — раз, два и обчелся. Все остальные, так, — он пожевал губами, — придурки. И наша задача — доказать это всему народу. В общем, заканчивай оформление — кто понятыми были? Яременки? — а я с гражданином Барбикеном-старшим парой словечек перекинусь.

Анатолий Петрович вошел в разгромленную комнату и молча прислонился к дверному косяку. Барбикен, лежащий на диване, казалось, не заметил его. Смирительной рубашки на нем уже не было и все его внимание было сосредоточено на Лагуте, который сидел у него в ногах и что-то быстро строчил на больших листах бумаги.

— Тут вот ведь какое дело, — говорил Владимир Андреевич слабым голосом, — я, конечно, всего не помню, но ощущения… Было ощущение какой-то — как бы это сказать? — беспроблемности, что ли. Все, что было уже забылось и не имело никакого значения. Обо всем, что должно было случиться, не имелось никакого понятия. Было только "здесь" и "сейчас". Здесь есть апельсины. Сейчас мне их нужно отобрать у соперника. Вот и все проблемы. Без комплексов.

— Ага, пробуждение памяти животного существования, — не отрываясь от бумаги, пробормотал Лагута. — Хорошо, очень хорошо.

— Чего ж хорошего, доктор? — тоскливо посмотрел на него Барбикен. — Что ж это за бредятина такая с нами случилась?

— Нервный срыв.

— Сразу и у меня, и у сына? — засомневался Владимир Андреевич.

— А что ж вы хотели, — вмешался в разговор Анатолий Петрович. — Наследственность. У вас, насколько мне известно, с матерью тоже не все в порядке было.