Спейсер Кацай - Тарназариум Архимеда

— Нервный срыв.

— Сразу и у меня, и у сына? — засомневался Владимир Андреевич.

— А что ж вы хотели, — вмешался в разговор Анатолий Петрович. — Наследственность. У вас, насколько мне известно, с матерью тоже не все в порядке было.

— Вы мою мать… — угрюмо уставился на него Барбикен. — С кем имею честь?

Капитан достал из внутреннего кармана пиджака небольшую красную книжечку, раскрыл и поднес к самому носу Владимира Андреевича. Тот прищурился и чуть ли не по слогам прочитал:

— Комитет государственной безопасности. Тресилов Анатолий Петрович. Старший следователь.

Когда дошел до фамилии, еле заметно вздрогнул. Что-то она ему напомнила. Откинулся на подушку и повторил:

— Вы мою мать… — запнулся. — Ладно, замнем. А вы быстро примчались.

— Работа такая, Владимир Андреевич. Быстрая. Тем более, что я за вашим сыном из самой Москвы ехал. И не потому, что мы его в чем-то подозревали, а потому, что несем ответственность за личную безопасность каждого участника секретных программ. Тем более, космических.

— И в сортире, извиняюсь, тоже несете ответственность?

— Вот это вы зря, — нахмурился Тресилов. — Кто знает, что случилось бы с вашей семьей, если б нас поблизости не оказалось.

— А дальше что? — тихо спросил Барбикен.

— Дальше? "Дальше" от вас зависит. Материалы, которые Андрей Владимирович с собой привез, лет на пятнадцать потянут. Но мы понимаем, что не в себе человек. Что его лечить надо. В психиатрической больнице. Долго и серьезно. Это, заметьте, второй вариант. Есть и третий. Оставить его под домашним наблюдением. Вашим, — подчеркнул Тресилов, — наблюдением. Пусть живет, как и жил, встречается, с кем и встречался, с вами о проблемах житейских советуется. А вы дневник наблюдения вести будете и, в свою очередь, с врачами советоваться. Да и мы, может, поможем, если что. Это в ваших интересах, Владимир Андреевич. И в интересах вашей семьи. Вот внучка у вас родилась. Какие гены ей передались? Как лечить, если, не дай бог, случится что с ней?

Барбикен пытался унять противную тягучую дрожь во всем теле. Голова у него и так разламывалась на части, а тут еще этот… Фамилию-то его недоброй памяти Кандуба с Алкснисом вспоминали перед смертью своей. Давно это было. Забылось, а сейчас вот вспомнилось. Этот, конечно, молодой еще, но кто знает, какие у него родственнички были. Да и организации… Родственные.

— Товарищ Тресилов, — тихо начал Владимир Андреевич и запнулся: — Или гражданин?

— Ну, зачем вы так, — укоризненно развел руками капитан.

— Хорошо, хорошо…Так вот, товарищ Тресилов, вы "Книгу джунглей" читали? Киплинга?

— Что? — не понял тот.

— Про Маугли, говорю, знаете? Или про Тарзана?

— К чему это вы?

— Ну, а все-таки?

Анатолий Петрович пожал плечами:

— Про Маугли читал. В детстве. Про Тарзана кино когда-то смотрел. Американское, кажется.

Лагута заинтересованно наблюдал за ними.

— А вы никогда не задумывались над тем, почему у нас в Союзе к одинаковому, в принципе, сюжету такое разное отношение? Одну книгу печатают, издают, а вторую почему-то пытаются и не вспоминать.

Тресилов, немного встревоженный необычным развитием разговора, решил посмотреть, что оно дальше будет.

— А, — махнул он рукой, — художественный уровень совершенно различный. Там — зарубежная классика, Киплинг. А тут… Берроуз, кажется? Тут — сплошная бульварщина.

— Угу, угу, — согласно покивал головой Барбикен. — А еще, при всей схожести судеб, главные герои абсолютно разные. Маугли — человек, так сказать, из народа. А Тарзан — лорд, буржуйская косточка.

— Ну, и это, наверное…

— Наверное. Но не главное. Не знаю, анализировал ли кто-нибудь это, или чисто интуитивно получилось, но… Дело в том… Анатолий Петрович, кажется?

Тресилов молча кивнул головой.

— Дело в том, Анатолий Петрович, что когда Маугли слился с природой, то он организовал ее, стал вожаком, сколотил, так сказать, передовой отряд из ближайшего окружения, чтобы покорять и побеждать, переиначивая джунгли на свой лад. Ничего не напоминает? Эдакий Данко, у которого в руках не пылающее сердце, а зажженная хворостина. Тарзан же хворостиной не размахивал, никого и ничего не сколачивал, а оставался одиночкой и дрался за то, что ему представлялось справедливым, имея не подчиненных, а союзников не только среди животных, но и среди, что более важно, людей. Однако, он всегда оставался одиночкой. Человеком без стаи. И без стада. То есть, если Маугли — лидер-революционер, то Тарзан — одинокий, где-то отрешенный от повседневной суеты, боец-философ. Боевая машина справедливости. И "кто ближе матери-истории ценен", я не знаю. Но, что интересно и если вы это заметили, нарицательным в большей степени становиться имя Тарзана. А не Маугли.

— Вот уж не думал, что на гременецком автозаводе такие интеллектуальные токари работают, — скривился, прищурившись, Тресилов. Словно щекой к прикладу ружья прикоснулся.

— А я по жизни не токарь, — привстал с подушки Барбикен. — В юности астрономией увлекался, потом — космонавтикой. Да и сейчас еще научно-популярную литературу да фантастику почитываю.

— Бульварщина, — снова скривился Тресилов. — Опасная, нужно сказать, бульварщина. Кто-то абсолютно верно заметил — интеллектуальный разврат. Однако, к чему же ведут все эти ваши отвлеченные размышлизмы?

— Да к тому, что я, конечно, не Маугли и, тем более, не Тарзан, но и шакалом Табаки никогда не был. Особенно не могу представить себя в этой роли по отношению к родному сыну.

— А вы можете представить себе джунгли, населенные одними Тарзанами? — тихо, очень тихо, спросил Тресилов.

— А чем они отличаются от таких же джунглей, населенных одними Маугли? — так же тихо, в тон ему, вопросом на вопрос ответил Барбикен.

Их взгляды встретились, и Лагуте внезапно показалось, что в воздухе что-то зазвенело. Он переводил взгляд с одного напряженного лица на другое и внезапно подумал о том, что его пациентом мог бы стать любой их этих двоих, таких разных и таких в чем-то похожих, людей. Все дело только в условиях создания болезни. Сам Федор Николаевич не считал себя больным ни при каких условиях. За застекленной дверью балкона лохматый, давно не стриженый, Такотан, встав на задние лапы и опершись передними на стекло, смотрел на них и все не мог понять, чем же вообще занимаются эти угрюмые, замершие посредине разгромленной комнаты, двуногие существа.

20 октября 2002 года,

кратер Архимед (Луна)

Блестящий такотан замер около огромного валуна и, казалось, не мог понять, чем же занимаются угрюмые двуногие существа, окруженные янтарным сиянием и сидящие прямо на грунте посреди клубящегося пылью хаоса, в которое превратилось, ровное еще позавчера, дно кратера. Существа имели довольно усталый вид. Особенно одно, с явными признаками женского пола, в коротких шортах и синем топике, одетым прямо на голое тело.