Страна Червя. Прогулки за Стену Сна - Гари Майерс
Но ничего этого брат Жехан ещё знать не знал тем утром, когда только появился здесь. Молодой монах плохо разбирался в книгах и библиотеках, и вряд ли питал какие-либо чаяния, собравшись возиться с ними. Брат Жехан считал это просто ещё одним кругом мытарств — словно выращивать овощи или присматривать за свиньями: для Божьего взора труд не более ценный и не менее утомительный. И, несомненно, его мнение не переменилось от того, что за ним присматривал другой человек. Этот надсмотрщик, которого именовали братом Ипполитом, служил тут библиотекарем ещё до того, как Жехан появился на свет. Если и бывало так, что служба накладывала на кого-то свой отпечаток, то именно на него. Плечи брата Ипполита сутулились, а спина горбилась от долгих часов, что он проводил, согнувшись над письменным столом. Уголки его рта кривило непроходящее мизантропическое недовольство.
Что ж, во всяком случае библиотекарь оказался не таким человеком, чтобы докучать пустыми разговорами. Он провёл Жехана прямиком к уготовленному тому месту — столу, что стоял в дальнем конце комнаты, наособицу от прочих. На столе ничего не было, кроме скромной стопки книг слева и аккуратно выровненных инструментов справа.
— Вот твой рабочий стол, — проронил Ипполит. — Вот твой табурет. Вот инструменты, которыми ты станешь работать. А вот книги, над которыми ты будешь работать.
— И как же мне работать над этими книгами? — спросил Жехан.
Ипполит взял верхнюю книгу из стопки с левой стороны стола и положил её в пустующую середину. Затем раскрыл книгу на развороте страниц. Обзор, открывшийся Жехану из-под библиотекарского локтя, не уступал обзору самого библиотекаря. И увиденное им оказалось просто восхитительно. Гладкий и кремовый пергамент, по которому струились чёрные изукрашенные буквицы, текучие, как вода горного потока, и тяжкие и чистые, словно галька в его русле, многоцветные орнаменты вырывающиеся на поверхность, словно выпрыгивающие рыбы или мечущиеся птицы: и каждое в отдельности было прекрасно, вместе же это сливалось в красоту, не похожую ни на что, известное Жехану. В этот миг всё переменилось. Впервые юный монах задумался, как же славно будет трудиться здесь. Может быть, он научится копировать подобные книги, переделывать старые в новые. Может быть, научится переплетать и восстанавливать их, дабы сохранить для грядущих поколений монахов. Или, может…
— Тебе следует исполнить два дела, — пояснил Ипполит. — Сперва лезвием этого ножа соскоблить буквы с пергамента. Потом этим куском пемзы выгладить шероховатую поверхность.
— Явный грех — стирать такую красоту! — вскричал Жехан. Но библиотекарь остался неколебим.
— Куда больший грех — хранить её, — отвечал он. — В книгах этих содержится только языческая ложь и без них мир станет лучше. Мы очищаем эти страницы от лжи, чтобы написать поверх истинную Христову весть, подобно тому, как мы очищаем этот край от ведьм и чернокнижников, дабы тут жили добрые христиане. Ведьм и чернокнижников мы казним без промедления, но уничтожать пергамент ныне чересчур накладно. Впрочем, если бы приговор выносил я, то в очищающий огонь отправлялось бы всё скопом — и ведьмы, и колдуны, и их книги.
Если прежде никаких чувств Жехан к работе не питал, то теперь их появилось предостаточно. Он страстно её возненавидел. Каждая счищенная и сглаженная им буквица оказывалась надругательством и мукой, будто он счищал не мёртвый пергамент, а свою живую кожу. И мучениям этим не было конца. Когда Жехан закончил первую страницу, пришлось приниматься за вторую. Когда закончил вторую, пришлось приниматься за третью. И даже трёх страниц не хватило, чтобы заметно убавить количество оставшейся работы. Единственное развлечение, позволительное при таком труде — это следить, когда уходит и приходит надзиратель. Единственное удовольствие, которое приносил такой труд — это воспользоваться его отсутствием и выкроить несколько минут заслуженного отдыха. И единственный отдых, какой предполагался — это листать страницы книги перед собой, те страницы, записанное на которых ещё не было стёрто.
Но Жехан почти не обращал внимания на то, что написано. Одна страница текста неотличима от другой, если не умеешь их прочесть, а таких он повидал уже чересчур много. Хотя терпеливости к простому чёрному тексту у изначального переписчика было не больше, чем у Жехана и при всякой возможности он изукрашивал написанное. Тут ограничивался тем, что расцвечивал и украшал большие заглавные буквы. Там он давал себе побольше воли, разбросав по страницам цветы и бабочек. А здесь распоясался вовсю, заполнив широкие поля зелёными и цветущими лианами, красочными птицами, что гнездились на верхних ветвях и многоцветными змеями, что обвивали стволы.
Ещё краше орнаментов оказались редкие иллюстрации. Тут переписчик сдвигал слова, освобождая место для более искусных рисунков, что поясняли некоторые идеи, высказанные в самом тексте. Каковы были эти идеи, Жехан не ведал, но догадывался, что все они имеют отношение к юности и счастью. Ибо все люди на изображениях были юны и прекрасны, а их красоту удачно оттеняли яркие и скудные одеяния более невинной эпохи. Все они занимались делами радостными, к примеру, собирали полевые цветы или водили хороводы под лучами солнца. Но прелесть этих рисунков состояла не столько в их темах, сколько в мастерском исполнении, изящных линиях, мягких цветах и в простой естественности, отчего Жехан чувствовал, что мог бы протянуть руку и коснуться тех людей.
В особенности приковывал его внимание один рисунок. Это было изображение высокого каменного строения на верхушке покатого холма. Жехана впечатлила не столько реалистичность здания, сколько то, каким знакомым оно казалось. Ибо та постройка походила на Перигонское аббатство, но такое, каковым оно, верно, было в начальные годы своего существования. Если кладку современного аббатства пятнала грязь и непогода, то камни нарисованного красовались чистотой и белизной. Если в окрестностях современного аббатства тут и там попадались огороды и загоны для скота, земли вокруг этого были чистыми, ровными и зелёными, словно любовно обихоженный газон. И имелось ещё одно отличие, говорящее куда больше всех прочих. В современном аббатстве женщин не встречалось, но там женщина была. Она вольготно восседала на траве, под сенью одинокого дерева. Её стройную фигуру с шеи до щиколоток облекало ниспадающее платье чистого белого цвета. Золотистые волосы были заплетены и уложены кольцом сзади грациозной шеи.
Всё, что видел Жехан — только затылок женщины, которая смотрела на аббатство позади неё. Но потом она повернулась к монаху и её широко распахнутые глаза встретились с его собственными. Жехан не знал, как она сумела такое проделать. Юный монах лишь понимал, что лицо женщины прекрасно, а глаза — голубые и светлые. Его
