Страна Червя. Прогулки за Стену Сна - Гари Майерс
И это все. Это было последнее слово, сказанное Омнероном, последнее слово из всех, что он говорил, как я и предвидел с самого начала. Когда он спускался на моих глазах, я вытащил из рукава кинжал. Когда я опускал лампу позади него, я сделал глубокий разрез на одной из семи веревок, которые держали огромный рот открытым. Когда я опускал к нему мешок, я сделал аналогичный разрез на второй веревке. Когда он звал меня, я дотронулся своим лезвием до третьей. И больше мне не нужно было ничего делать. Так как в этот самый момент эти три веревки лопнули как одна, а четыре целые последовали за ними. Губы, зубы и челюсти громко сомкнулись, скрыв последнее слово Омнерона и навеки запечатав все остальные звуки.
Оставшаяся часть моей истории коротка. Омнерон не преувеличивал, когда говорил, что у его слуг нет ума. Без хозяина, способного управлять ими или направлять их, они даже не подумали помешать мне или воспрепятствовать моему побегу. Я спешно отбыл по кратчайшему маршруту и вскоре оставил спящего великана позади. Через час я присоединился к ожидающему меня верблюду, и незадолго до захода солнца мы прибыли к кипящим битумным озерам Тшо Вулпаноми.
Я сказал моему проводнику, что встречусь с ним здесь, и вскоре сделаю это. Но сначала у меня было более неотложное обязательство. В одиночестве я подошел под потемневшим небом к самому краю пузырящегося озера. И с этого края я бросил два металлических предмета в его бездонные глубины. Пусть никто не найдет их и не соблазнится увидеть грандиозный эксперимент Омнерона до его катастрофического конца.
Перевод — Р. Дремичев
Возлюбленный Садивы
Одним из последних и величайших чудес эры упадка и увядания был зоологический сад императорского дворца Мирааба, в краю Тасуун, что на континенте Зотик. На просторном дворе, разделяющем внешний и внутренний дворцы, произрастали живые джунгли, единственные уцелевшие из эпохи, предшествующей тому, как накатившийся прилив пустынных песков снёс все прочие джунгли. В окружении выцветших белокаменных стен, под стражей ограды из длинных бронзовых пик, сад этот был миром в себе, зелёным полумраком под сенью листьев, где сверкали цветы, подобные языкам пламени и рыскали лишь чуть уступающие им в красочности мохнатые, пернатые и чешуйчатые создания. Но теперь пала ночная мгла и зелёное стало чёрным. Закрылись цветы и попрятались звери. Единственным уголком джунглей, ещё различимым человеческому глазу при жёлтом свете медного фонаря на низкой каменной скамье у ограды, оставались несколько увесистых ветвей, то попадающих в этот свет, то выходящих из него и несколько мохнатых кочек, чернеющих на этих ветвях. Непонятно было, что это за кочки, до тех пор, пока одна из них не сдвинулась неторопливо, сонно зевнула и почесалась тёмной, лохматой и узловатой лапой.
Впрочем, Зилбрана даже в лучшие времена не очень-то интересовала флора и фауна, а тем более, когда он стоял прямо перед ними и глазел на них через металлические прутья. Но досаду у юноши вызывали не столько флора и фауна сами по себе, сколько обстоятельства, из-за которых он тут оказался. Перспективы Зилбрана казались куда ярче всего лишь неделю назад, когда его полк прибыл в Мирааб. Молодой солдат попал в Мирааб в первый раз и предвкушал всяческие городские удовольствия, какие только позволит его тощий кошелёк. Но Зилбран с товарищами в основном не покидали лагеря, разбитого в поле за стенами и почти не видели самого города. А чтобы освоиться там, им оставалось ещё меньше времени, поскольку большую часть каждого дня солдаты проводили в бесконечном круговороте учений и тренировок. Но после одного такого учения — долгого парада под раскалённым багровым солнцем, перед ослепительно белым и, на вид, пустым шатром, командир подошёл к Зилбрану и сообщил о новом задании. Ему следовало явиться в императорский дворец и ждать там дальнейших приказов.
У юноши тут же возникла целая уйма вопросов, но ответов у командира не нашлось. Да и во дворце их сыскалось не больше. Встретили Зилбрана глухие и немые слуги, так что он ничего не сумел от них добиться. Юноше пришлось просто следовать их указаниям — незатейливым жестам. Слуги повели его во дворец — накормить, вымыть и умастить маслом, побрить, причесать, надушить благовониями и нарядить в новые и нарядные одежды, скорее подходящие придворному, нежели солдату. А затем они привели Зилбрана сюда, во дворик у ограды. Вот таким, обманувшим чаяния, финалом завершилось всё, что произошло раньше — этим одиноким и унылым постом вдалеке от дворцовой жизни. И ещё большее разочарование — променять неунывающую компанию своих соратников на эту рощицу с дремлющими обезьянами. Но солдат должен исполнять долг, как бы тягостен тот ни был. А его долг — оставаться здесь, пока кто-нибудь не явится ему на смену.
Но, быть может, долг этот окажется не очень уж тягостным. Ибо не успел Зилбран сделать такой вывод, как изумлённо заметил, что из внутренней арки к нему спешит фигура женская фигура. Её так плотно укутывала призрачно-белая вуаль, что на виду оставались лишь глаза. В поднятой руке женщина несла фонарь, изукрашенный корпус которого был тщательно прикрыт с трёх сторон. Юноша захотел её окликнуть, но тут вспомнил, что ему не разъяснили, кого останавливать, а кому позволять пройти. Однако, пусть он и не вполне понимал свои обязанности тут, то женщина свои понимала.
— Приветствую, Зилбран, — обратилась она к нему низким и мелодичным голосом. — Я Берит, служанка королевы Садивы. Я пришла, дабы отвести тебя к её королевскому величеству. Она желает перемолвиться с тобой.
Юноша засомневался. Но, не получив никаких других распоряжений, что ещё ему оставалось делать? Он поднял фонарь с низкой каменной скамьи и приготовился следовать за служанкой. Но та не сдвинулась с места.
— Меч и кинжал оставь тут, — велела она. — Никому не позволено носить оружие в присутствии королевы, кроме тех, кто обязан защищать её. Фонарь тоже оставь. Он скроет твоё отсутствие от любого, кто мог бы это заметить. Нам обоим хватит и моего светильника.
Зилбран сделал, как она велела — поставил фонарь обратно на скамью, а подле него положил оружие. Затем он развернулся и зашагал следом за своей провожатой через ту арку, откуда та появилась.
