Амулет мертвеца - Константин Чиганов
— Пабло, Паблито! — Мерси тормознула так, что взрезала покрышками рыжую почву. Выпрыгнула, замахала голыми руками. Оглянулась.
— Ой, вы ранены? Сапата?
Ну да, дырка в рубахе не очень шла образу.
— Ерунда, царапнуло. Мы, женихи смерти, порода прочная. Дубы дубами.
«Женихом смерти»[35] он, правда, пробыл недолго и с печальным финалом. Ну да сами виноваты.
«Пайпер» берет троих с багажом, это максимум, и кто-то тут лишний.
— Мерси, хватайте папу (тот с трудом выбрался и вытаскивал чемодан), живо в кабину и уносите кости. Я останусь, прослежу.
— А вы, а сами…
Ее отец захлопал кроткими совиными глазами за круглыми стеклами очков, поставил чемодан и сказал:
— Главное ее. Мне-то все равно, ее увезите.
— Не майтесь дурью, падре, — сказал индеец.
Он буквально впихнул девицу в объятия загорелого Пабло, указал на ее отца, на самолет, показал три пальца — летчик закивал.
«Люблю умных мальчишек», подумал индеец, вытащил свой пулемет и пошел к воротам.
Кто-то то ли медальку мечтал получить, то ли боялся расстрела, но грузовик заревел у ворот, когда самолет только начал разворачиваться на взлет.
Индеец улегся возле жестяной будки охраны, вжал в плечо короткий приклад.
Ударил поверх глупых голов в пилотках, потом резанул по колесам. Грузовик стал, кто-то заорал неразборчивую команду. Военная пацанва самоубийством кончать не рвалась и залегла. Несколько раз пальнули в молоко… не зацепили бы самолет, щенята.
«Ну насилу…», — за спиной загудел мотор, «Каб» побежал, раскачиваясь, по грунтовой полосе, раздул пыльное облако и с рокотом ушел в небо.
Сапато выжал спусковой крючок, водя стволом так, чтоб ни одной дурной башке не взбрело подняться пострелять по птичке. Пулемет тяжело бился о плечо, вонял пироксилиновой гарью, гильзы барабанили в жестяную стенку будки.
Все. Лента кончилась. Жаль, свалить они не дадут. Идиоты.
Звук «пайпера» совсем пропал, даже своим слухом индеец не различал его более. А кстати…
Да, у них есть. В него полетели бочоночки гранат, итальянские осколочные, одна, две… первую он отбил за спину, но еще две упали подальше и взорвались как положено, спустя три-четыре секунды.
Небо упало и погасло.
…Кто-то лил на голову воду, прохладную воду из армейской фляги. Так, руки связаны, жесткий стул, окно с москитной сеткой, стены тошнотного тюремно-сизого колера, на потолке мерно и бесполезно крутится вентилятор. Нет, в его нынешней спортивной форме наручники не порвать. Стандартные полицейские, закаленная марганцевая сталь. Еще и пальцы переломаны.
За окном, пожалуй, уже закат. Лучи почти горизонтальные и красноватые. Ах да, и довольно противная жирная усатая рожа под фуражкой напротив, за столом. Лапы волосатые. Воняет как павиан, нет, в зоопарке дух приятнее. Погоны капитана, почему-то артиллерии. А, медалька «За беспорочную службу. 10 лет». Все что завоевал, рожа.
— Очухался, — сказали за спиной сипло. — Как только довезли… прямо дохлый ведь был. Вроде и не дышал. Нет, смотрим, ворочается. Похоже, по башке крепко прилетело, вон глаза красные.
— Ну воот… живенький… милостью святого Христофора, — рожа исказилась улыбкой аллигатора на именинах, — а вообще-то мы тебя и так расстреляем! Сегодня! Или скажешь кому помогал сбежать? За сколько? Куда полетели?
— Да пошел ты к старой слепой шлюхе с бездонной п. й, полной сифилисом! — сказал индеец, ему нравилось дразнить голых обезьян.
— Врежь ему!
И ему врезали. Потом еще.
— Так чем кончилось? — не выдержал Данил.
— Расстреляли меня, сынок, — хихикнув, сказал Аренк. — Да это только в первый раз погано, потом думаешь больше, как будешь вылезать из могилы, вонь эта, трупы кругом… тогда трупов наделали более чем достаточно, на хорошую гражданскую войну бы хватило.
Павиан-пушкарь не соврал.
Его потащили расстреливать в сумерках, едва скрылось солнце. Не увидать, стало быть, юному кондору рассвета. Ну не подонки ли, бабуино ниньос?![36]
Пятеро расхристанных солдат, наперевес держащих гаранды с примкнутыми штыками, и капрал в бакенбардах, пожилой, толстый, одышливый и воняющий почищекомандира. Эти из пехоты. До чего дошла наша армия, чистый палеолит…
Поставили, со связанными за спиной руками, к беленой тюремной стене. Ага, веревки затянуть не догадались. И проверять не стали. А и не надо.
Индеец успел отдохнуть, пока лежал на полу одиночной камеры. И привести себя в порядок, насколько возможно.
Эти ублюдки встали напротив шеренгой, капрал вытер истекающий, несмотря на вечернюю прохладу, потом лоб и гаркнул:
— Готоовьсь!
Индеец поднял чеканное лицо к маленькой круглой луне и подумал, как давно она не светила красным. Пора сбрасывать карты. Ему становилось скучно. Да и твой расстрел развлекает только в первый раз, а это уже… ой, как бы не десятый, с юбилеем? Нет, на виселицах было повеселее. Хорошо еще, он болтался вдали от милой Франции при Робеспьере, головой гильотину не испытал.
И на костер не попал.
Везунчик.
Даже сандалии забрали. Холодно же ногам. Аморальные уроды.
Он потрогал языком холодные, только что отросшие на месте выбитых, острые зубы и скомандовал:
— Цеельсь, макаки!
Солдаты завертели головами, капрал взвизгнул жалобно:
— Пер… прекратить!
— Огонь! — и Сапата легко разорвал веревки. Перекатился к капралу — тот успел кинуть жирную руку к кобуре на поясе, солдаты вразнобой закачали винтовками… треск. Капрал рухнул со сломанной шеей.
Тень в разодранной рубашке и джинсах, босая, кинулась к ним. Выхватила у крайнего винтовку, прикладом расколола ему череп, потом насадила на штык следующего, ребром ладони сломала кадык третьему. Четвертый завыл и с хрипом согнулся — ацтек вырвал его сердце сквозь рубашку, поднял кровавый трепещущий трофей и вонзил клыки. Ммм… недурно. Свежо и пахуче. Как шибает страхом, жжет язык словно текила.
Последний бросил винтовку и побежал, отчаянно вереща, бедный зайчик, ты скоро увидишь небесную лужайку… парень рухнул под тяжестью хищника, Сапата аккуратно свернул ему шею, вкусился возле ключицы, втягивая пряную молодую кровь.
Луна для него стала красной, как бордельный фонарь.
Аренк улыбнулся отечески, глядя на выражение Данилова лица.
— А что с ними потом?
— Министр помер лет через пять в Монтевидео от рака. Дочка вышла за своего Паблито, он стал пилотом авиакомпании. Кажется, родили мальчишку и девчонку. Я их потерял, признаться, из виду в конце восьмидесятых.
Он уставился на игрушечный кораблик
