Тайны старого дома - Ульяна Каршева
Марья Егоровна начала именно с этого.
— Сыночка своего не трогай. Разве что на руках время от времени носи. Утром проснётся… как ни в чём не бывало. Говорю же: ты его поймала вовремя…
Она помолчала, мелкими глотками отпивая из чашки всё ещё горячий чай. Николай садиться не стал. Оглянувшись, он отошёл к кухонному столу и слегка прислонился к его краю, тоже отпивая из чашки.
— Началось это давно, — мрачно сказала Марья Егоровна. — Дети поначалу, а потом уж и взрослые. Вдруг начали убегать из дома. Если родители успевали заметить, что ребёнок встал ночью по нужде и не вернулся, да ещё в доме его нет, могли и найти его. А если не находили… — Она тяжко вздохнула. — Первых находили именно в лесопарке… Помню, у кого-то из жильцов собака была — овчарка, её по следу и пустили. А уж потом сами в лесопарк бегали, если дети снова пропадали. Нет, живыми они оставались, да только долго в себя не приходили. Бродили, как будто забыли, что у них и родители есть, и друзья. Не играли. кушать их приходилось заставлять — сами будто и забывали, что надо поесть. И не спали. А когда одного ребятёнка сводили к врачам, а те прописали снотворное — лёгкое, то он-то засыпал, но просыпался с криком. А если успевали на полдороге перехватить… Это уж когда поняли, что странное происходит… Хватало малому или малой проспаться, а утром только голова может болеть. Ну и ввели правила…
Марья Егоровна замолчала, задумалась, глядя на чашку в руках Нины и не видя её.
А Нина, не отрываясь, смотрела на Санечку, которого та обнимала, и чувствовала, как болит голова от взрывающихся вопросов. И которые из них задавать первыми?
Но Марья Егоровна погладила мальчика по голове, а потом снова заговорила:
— Спрашивали их потом: что, мол, выйти-то на улицу заставило? А они все, как один, твердят только одно: пока спали, позвали их. Кто, спрашиваем, позвал? А они и сами не знают. Только плакать начинают, когда спрашиваешь… А после детишек, за которыми стали следить жёстче да строже, из барака старики уходить стали. Хорошо — начали уходить из тех семей, где не одинокие жили. Тоже всполошились. И тогда начали закрыться изнутри, хоть раньше такого не было. Раньше-то — закрыли дверь в барак, да и хватит того. А тут все обзавелись замками да щеколдами.
— Мам, ты предупредить не забудь, — подал голос Николай.
— Ах, да, — и в самом деле спохватилась Марья Егоровна. — Ты, Ниночка, теперь на замок свой не надейся. И на щеколду тоже. Если раз позвали, будут звать постоянно. Теперь тебе придётся купить навесной замок.
— Почему навесной? — с недоумением спросила она.
— Этот, который уже у вас есть, он хлипкий. Дёрнешь разок — вылетит. И щеколду сынишка твой откроет легко. А от навесного замка ты ключ спрячешь, как только дверь запрёшь. И ребёнок твой дома останется. Стучаться он в дверь, конечно, будет. Но и ты проснёшься вовремя. Как проснёшься — сразу и ребёнка буди. Он ведь, сердешный, спать на ходу будет. Как сейчас. И во сне бежать захочет, тыкаться в дверь будет. А тут ты его разбуди, а потом, по второму разу, его уж никто звать не станет. И уснёт до утра.
Нина подняла глаза на дверь. А как же вешать тот навесной замок? Там же нужны, наверное, ещё какие-нибудь детали для двери?.. Она постепенно оживала, сама чувствуя это странное возвращение к нормальной жизни. И появлялись новые, уже обыденные вопросы, которые служили для приспособления к новой, неожиданной для неё и её детей жизни.
А Марья Егоровна, отдохнув от долгого рассказа, добавила:
— Ты, вон, спрашивала — мол, почему не рассказали сразу, а придумали алкаша которого-то… Да кто ж в уме и здравой памяти поверит в этакую дурость-то? А в алкаша-скандалиста верили все… Только как твой Санюшка вышел из комнаты? Ты сама-то не забыла ли дверь-то закрыть до сна?
Нина вспыхнула от негодования. Но Николай опередил её чуть не сорвавшийся с губ вопль: «Да вы с ума сошли, что ли?! Как это — забыла?!»
— На щеколду закрывали, да? Мать, вон там табуретка стоит, рядом с дверью. Низкая такая. Мне кажется, парнишка встал на неё, да и открыл щеколду.
И обе женщины уставились на низкую табуретку.
— Когда Санька просился в туалет, я оставляла ему ведро. Но темноты он побаивался, — медленно сказала Нина, не сводя глаз с табуретки. — И я оставляла ему её, чтобы он вставал на неё и включал здесь свет. Да, придётся навесной…
— Завтра утром приду и сделаю, — спокойно сказал Николай. — Вы идите спать. В эту ночь он больше не проснётся, не встанет. Не беспокойтесь. Но, если боитесь, закройтесь как обычно. Но уже не только на щеколду, но и на замок. Если вдруг и встанет, щеколду откроет, замок выламывать будет — ну и встанете на шум сами. Всё? Спокойной ночи.
Марья Егоровна с сожалением отдала Санечку Нине и встала с кровати.
Нина закрыла за ними дверь, как и предупредил Николай, и осторожно проникла в комнату, где спала дочь. Анютка не проснулась. При тусклом свете ночника Нина поискала глазами часы и вздохнула: второй час уже. Ладно — не надо идти на работу. И уложила Саньку на его кушетке. Ещё подумала: может, привязать его? Но криво усмехнулась: глупо… Вышла в кухоньку, включила свет и перемыла чашки.
Вернулась и села на своём диване.
Надо бы подумать…
Странно, что Марья Егоровна не упомянула о мутных светящихся столбах. И те, кто убегал из барака, тоже промолчали о том. Или они не знали?.. Не видели? Надо будет завтра допросить Саньку, кто его звал и чьими голосами, а ещё — что он видел и с чего вдруг выбежал из дома…
И скорчилась, сидя на краешке дивана, закрыла лицо руками, беззвучно заплакала.
От мужа ушла, чтобы детей защитить.
А теперь вляпалась во что-то страшное именно для них — для сына и дочери.
Может, это… кара? Расплата, что разбила семью?
Может, родители были правы — и надо было растить детей в полной семье? Ну и что — бил? Зато живы все… А сейчас…
Изнутри возразили: в этом бараке, только здесь, на
