Занимательное ботоводство - Вадим Смольский (Letroz)
— Пусти её, живо!
Рахетиец недобро оглядел крестоносца, очевидно не счёл его угрозой для себя и, кривясь, уточнил:
— Твоя любовница?
Тукан в ответ сделал шаг вперёд, во-первых, демонстрируя, что не шутит, а во-вторых, напоминая о том, что почти любой арбалет — штука однозарядная.
— Потише, нубяра, это всего лишь гоблин, — предупредил, скалясь, Вармонгар. — Она напала на меня. Я просто защищаюсь.
— А ты всего лишь рахетиец, — процедил крестоносец.
Листик, пользуясь моментом, извернулась и попыталась укусить обидчика, но тот резким движением отвесил ей оплеуху такой силы, что гоблин вовсе потеряла сознание.
Такое поведение, похоже, являлось перебором даже по низким стандартам бригады «Эдельвейс». Это ясно демонстрировали их лица в данный момент. Впрочем, осуждать-то они осуждали, но вмешиваться не спешили.
— Я сказал, пусти её, — делая ещё один шаг вперёд, повторил Тукан.
— А я сказал, — Вармонгар резко поднялся и наставил на него арбалет, — что если ты сделаешь ещё хоть шаг — раздавлю ей голову сапогом, а тебя пристрелю, как собаку.
Оулле наблюдал за этой сценой сбоку, с небольшого возвышения. При желании он запросто мог бы попасть по Вармонгару копьём. Вот только ни желания, ни пользы от этого он не видел. Сила была тут абсолютно бесполезна, и даже не потому что одного удара на такого высокоуровневого игрока как Вармонгар могло не хватить.
В своё время Оулле отказался выполнять приказ, когда его бригаде поручили подавить первые ростки зреющего мятежа. Это был своеобразный упреждающий удар. Далеко не факт, что те игроки, просто позволившие себе высказывать чуть больше личного мнения, чем положено, в итоге пошли бы на восстание или даже на тот самый мятеж. Однако в тот момент, когда по ним ударили, когда вчерашние товарищи по оружию вдруг оказались по разную сторону баррикад из-за одного приказа — и началась гражданская война в Рахетии. Первые мятежники, ещё даже не осознающие себя таковыми, были сокрушены, но вслед за ними подняли оружие тысячи и тысячи других, таких же людей, но уже не колеблющихся. Всё это имело весьма известный, печальный исход.
Довольно часто Оулле пытался понять, а что случилось бы, уйди вместе с ним тогда и остальные. Несомненно, его личный вклад был символическим, не более того. Первым дезертиром мог стать кто угодно — в те дни таких вот «первых» было много. Но что, если бы не было самого удара? Повторилась бы эта история где-то ещё, или же всё пошло по совсем другой цепочке событий, не обязательно ведущей к гражданской войне?
Глядя на противостояние Вармонгара и Тукана, Оулле был готов поверить, что да — ничем другим, кроме как вооружённым противостоянием те события и не могли закончиться. Именно тогда ему стало ясно, что нужно сделать здесь и сейчас. Опустив оружие, Оулле спустился со своей позиции и подошёл ближе.
— Прекратите это, — громко потребовал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
— Ты будешь мне указывать, предатель? — направив на него арбалет, холодно осведомился Вармонгар.
— Да, буду, — со спокойствием скалы подтвердил Оулле. — Если не хватает ума понять, что следует остановиться. — Он повернулся к остальным рахетийцам. — Здесь у вас нет врагов. Пока что. Друзей, впрочем, тоже. И вы их не найдёте, если продолжите угрожать всем встречным.
— Она в меня стреляла!
— А меня недавно била пятками, а до того — исцарапала так, что живого места на лице не осталось, — заметил Тукан, опустив меч. — Мне следует объявить гоблинам геноцид?
— Мы в Рахетии отвечаем на силу силой…
— Но мы не в Рахетии!
— Но мы рахетийцы!
— Ты прав, нравится мне это или нет, мы все — рахетийцы, — вмешался в их перепалку Оулле. — С каких пор это означает, что мы обязаны убивать и издеваться над теми, кто слабее нас?
— Да спроси любого нытика в игре! — фыркнул Вармонгар. — Вот взять хоть твоего дружка-нуба — он тебе и не такое расскажет про нас!
— И что? Почему ты сам считаешь так же? А главное — зачем пытаешься соответствовать?
Вармонгар не нашёлся что ответить, только скривился, как от кислейшего лимона, наглядно демонстрируя, что даже ему не нравилась репутация стереотипного рахетийца. И уж тем более не хотелось ей соответствовать. Аналогичная по сути мина на лице появилась и у остальных.
— Мы просто ищем свой уголок в этом мире, — вклинился в разговор Куого. — И прекрасно понимаем, что нас не везде будут рады видеть. Мы отпустим вашего гоблина и уйдём.
Он махнул рукой, показывая, что сказанное — больше, чем просто красивая фраза или совет. Вармонгар нехотя подчинился, позволив Тукану забрать Листика. Однако Оулле не отступил:
— Нужно не искать, а создавать. Терпеливо и усердно. — Он косо глянул на крестоносца. — Порой терпя предвзятость и глупость.
— Для этого требуется, чтобы тебя кто-то принял каким есть, — заметил без обид Куого. — Дал шанс и всё такое.
— Я дам вам шанс, — вдруг к всеобщему удивлению громко заявил Оулле. — И если вы пообещаете уважать моих друзей — поручусь за каждого из вас.
— Красивые слова не помогут от Эвиденцбюро и его ищеек.
— Да вас же несколько десятков! — в сердцах изумился такой трусости Тукан. — И это только те, кто сейчас в игре! Это же каких размеров армия должна сюда явиться, чтобы представлять для вас угрозу⁈
— Потому что дело не в угрозах, а в трусости. И не в охотниках за наградами, — ответил ему Оулле. — Это нормально — я тоже боялся. Не нормально уступать этому страху. Поддаваться ему — значит становиться трусом.
Рахетийцы начали переглядываться и перешептываться. Про них многое можно было сказать, но до сих пор трусости в этом списке не наблюдалось. И многим собравшимся хотелось бы, чтобы так оставалось и впредь. Хотя бы лично для них самих.
— Фиона будет в полном восторге, — оценил Тукан и, посмотрев на похрапывающую Листика у себя на руках, вспомнил, зачем они сюда пришли. — Кстати, господа-соседи, что вы сделали со здешним гоблином?
Рахетийцы все как один задумчиво уставились себе в ноги, словно мелко нашкодившие дети. Даже Вармонгар и тот потупился.
— Он хотя бы
