Дети Антарктиды. 200 дней - Даниил Корнаков
Внезапно Юдичев замолчал, и стало видно как он настолько глубоко погрузился в воспоминания о том дне, что походил на утопающего, смерившегося со своей участью. Тишина вдруг стала такой звонкой и раздражительной, что Матвей не выдержал и сказал:
— Тебе удалось спросить его?
— Не, — он слегка мотнул головой и отстранённо произнёс: — Я выхватил из его руки нож, которым он резал дорогущий стейк, и воткнул ему в грудь. Мне неожиданно стало наплевать на причины, побудившие его так поступить со мной. В эту минуту я просто хотел, чтоб он сдох.
Голос его вдруг переменился и стал более расслабленным:
— Вот тогда то меня и посадили в изолятор, и прямо как здесь я выжидал чего там придумают на счёт меня. Кстати там же, в изоляторе, я узнал от адвоката, что этому белобрысому говнюку страшно повезло: все пять ударов в грудь, что я ему успел нанести прежде, чем меня от него оттащили, не задели никаких жизненно важных органов. Можешь себе представить? Везучий же сукин сын.
Он ухмыльнулся, выдохнул и заговорил снова:
— Ну а потом мне назначили суд, но до него так и не дошло, буквально через три дня началось Вторжение, и я вдруг освободился досрочно. — Он сел на край койки и с ухмылкой взглянул на Матвея. — Вот и сказочки конец.
— Ты не знаешь, что в итоге произошло с ним? С этим Гришей?
— Как же, знаю. Сдох он от мерзляков, не иначе. А я вот уцелел, и заодно получил хороший урок, который до сих пор помогал мне выживать.
Матвей хотел было узнать, какой же это урок, но дверь камеры отворилась и внутрь зашли двое охранников. Один из них велел Матвею заканчивать с разговорами и отправляться домой.
— Полагаю, тебе пора идти, — сказал Юдичев, вновь устраиваясь в койке поудобнее. — Эй, кто-нибудь из вас верзил снимет эти чёртовы наручники? Мне что, дрыхнуть всю ночь с вытянутой рукой⁈
Матвей хотел задержаться и ещё поговорить с заново открывшемся для него Максимом Юдичевым, но строгие взгляды охранников преждевременно убедили его, что этому не бывать.
Нехотя он встал со стула.
— Будь добр, скажи этим кретинам, чтоб сняли наручники. Ты же вроде учишь язык? Я вот ни черта не понимаю из этих рычаний.
Матвей исполнил его просьбу, указал на наручники и попросил снять их на эту ночь. Один из охранников недовольно фыркнул и направился к Юдичеву, звеня ключами в кармане, другой в это время приготовил винтовку.
— Эй, Матвей, — окликнул Юдичев, когда он стоял возле дверей. — Как по ихнему будут слова извинений, знаешь?
Собирателя вопрос Юдичева на мгновение поставил в тупик, заставив задуматься.
— Beklager, кажется, — ответил он.
— Беклагер? — уточнил Юдичев.
Охранники молча переглянулись, уловив в иностранной речи знакомое слово.
— Да.
Ему освободили руку и он стал потирать красное запястье, приговаривая:
— Беклагер, беклагер, беклагер…
* * *
Утро следующего дня выдалось особенно прохладным.
Сборище из порядка двух сотен людей полукольцом обступило каменистый берег, образовав достаточно место для будущего поединка. Слышалось усталое бормотание, шелест трущихся ладоней и частые зевки.
Семерых гостей с далёкого юга, собравшихся в кучку, местные обошли стороной, и с высоты птичьего полёта, если присмотреться, живое полукольцо обзавелось небольшой брешью.
— Почему напортачил Юдичев, а виновной себя чувствую я? — пожаловалась Надя, настороженно поглядывая на шушукающихся за спиной светловолосой ребятней.
— Не ты одна, — подхватила Арина.
— Как думаешь, есть у него шансы? — спросил Матвей, стоявшего рядом Лейгура.
Толпа с левой стороны расступилась, и на берег вышел Густав Нильсонн, чьё крепкое телосложение и высокий рост хорошо подчеркнула одна из гор на дальнем противоположном берегу. Он размял мясистую шею и закатал рукава куртки, обнажив волосатые ручища. При свете полярного солнца он показался Матвею раза в два выше, нежели в потёмках городского бара.
— Не-а, он точно покойник — послышалось мнение исландца.
Затем настала очередь Юдичева. Его вывели с противоположной стороны от его соперника те самые двое охранников, дежурившие возле его камеры всю ночь. На капитане висела его потрепанная куртка с потёртыми рукавами с выглядывающими из-под них худыми пальцами. Неряшливая борода обзавелась колтунами, волосы растрёпаны.
— Да, ему точно конец, — подхватила Надя слова Лейгура, взглядом оценивая двух бойцов. — Этот громила его в землю одним мизинцем втопчет.
Лицо Юдичева излучало спокойствие, словно высеченное из камня. В его глазах читалась непоколебимая уверенность в грядущей победе, или же человека, знающего наверняка, что схватки и вовсе не случится. Неужели он и впрямь надеялся вымолить прощение? Если так, то клокочущая ярость в глазах Густава, которую Юдичев не мог не заметить, должна
