Алые слезы падших - Майк Манс
– Ну так доверься мне, друг, – спокойно ответил Генрих. Но тут вспомнил, как буквально только что рассуждал о том, что ему понравилось, что Согласие не спекулирует на теме войны, не устраивает бравурных маршей и не обещает победы в случае мобилизации общества. Чёрт. А имел ли он права просить президента Земли о таком? Не то же ли это самое?
– Я… подумаю. Честно, подумаю, – пообещал Артур. – Но мне кажется, что мы найдём и другое решение.
Они замолчали и просто смотрели друг на друга. Генрих не знал, о чём сейчас думал Уайт, но готов был поспорить, что в голове того, как и в его собственной, сейчас шла невидимая борьба.
– Одно можно сказать, мы можем смело применить этот метод для начала диалога с Несогласными, – нарушил молчание Артур, – прилетев к ним и рассказав о З’уул и о том, что у них есть выбор – стать нашими союзниками или их рабами. Если они вообще переживут вторжение.
Да, не то, чего он искал. Но шаг и правда мог стать первым в поиске причин Ошибки Вселенной и в попытке найти ту самую патовую комбинацию.
* * *
В их лаборатории уже не хватало места, надо подумать над выделением большего по размеру помещения. Когда Джессика Хилл находилась на Земле, здесь было тихо. Перестук клавиш, жужжание вентиляторов в системных блоках, редкий чих, еле слышная музыка из чьих-то наушников, ритмичный стук ноги Валентина Сташевича под столом, когда у него особо хорошо шёл процесс – вот основные звуки, которые слышала лаборатория. Фразы были редкими – по делу, или шутки друг над другом, как и положено в любом коллективе. Половина столов, как правило, оставалась свободной – программисты и математики работали в свободном режиме, в удобное им время. Кто-то жил по времени Марса, а кто-то предпочитал сохранять связь с домом, поэтому тут встречались люди, живущие по московскому времени, по времени Калифорнии, по Гринвичу, по Шанхаю.
Однако, когда Джессика прилетала, она как-то оживляла процесс. Генриху не хватало сил зажигать коллектив, а ей это удавалось легко. Поэтому сегодня тут собрались все. Даже Мичико Комацу, Кристоф Ламбер, забежавший перед обедом, Чжоу Шан, пришедший не столько с женой, сколько к Ли Пину, китайскому математику, который уже третью «вахту» отбывал на Марсе, Андрей Сташевич, физик, брат-близнец Валентина, и даже Эбигейл Уайт – подросток с горящими глазами, в которых Ланге узнавал черты своего друга, сидящая прямо на одном из столов – не всем хватило стульев. Места было мало, и, если бы не окна во всю стену, вполне можно было ожидать острого приступа клаустрофобии.
– В общем, такова новая вводная от наших философов. Резюмирую: наша долгосрочная цель – найти, смоделировать патовую ситуацию, попробовать оценить её перспективу, а также понять, важно ли для нашей модели понимание того, что красота для Несогласных – это сила, а уродство, слабость равнозначны милосердию, доброте, – закончил Генрих свой рассказ.
Какое-то время все сидели и переваривали. Ещё перед общим собранием он переговорил с Джессикой, и именно она предложила создавать новую модель, способную прогнозировать различные исходы для всевозможных методов воздействия Согласия на Несогласных. Генрих мало чего понимал в этом, но суть самой идеи ухватил, и она ему понравилась, поэтому-то было решено передать информацию команде, – мало ли кому в голову придёт гениальная мысль.
– У нас на Земле тоже ведь была концепция, что милосердие – проявление слабости. Например, так рассуждал Чингисхан, – негромко произнесла Мичико. – Только наша философия утверждает как раз, что сильный – тот, кто может позволить врагу жить, а не тот, кто его добивает.
– Ты права, дорогая Мичико, – обрадовался её словам Генрих, – ты абсолютно права! Но теперь представь, что именно это и отличает нашу философию от философии Несогласных. А ещё пойми, что на Земле есть разные люди. Одни более напоминают мать Терезу, а другие – Чингисхана. Одним ближе Согласие, другим – этика Несогласных. Нам очень повезло, что сюда, на Марс, представлять планету, были отправлены вы и что среди вас не нашлось тех, кто рассуждал о том, что милосердие – слабость.
Комацу кивнула, молча встала и пошла к окну. Эбигейл посмотрела на Генриха, на Джессику, но все молчали, и девочка, ловко спрыгнув со стола, проследовала за японкой, разглядывавшей еле видные всполохи на огромном куполе.
Это стало неким знаком, и команда стала разделяться на небольшие группы и о чём-то негромко общаться. Шан и Пин уже шутили на китайском в углу, к ним присоединилась Сюн Лифен, молодая, неожиданно худая даже для китаянки девушка с вечно румяными щёчками – доктор математических наук и специалист мирового уровня по теории вероятности. Джессика и Кристоф вполголоса обсуждали какие-то новости с Конкордии от Айзека Кинга. Новый протеже мисс Хилл, программист Хабаров, о чём-то судачил с Юлией Швецовой, сидящей рядом с ним, девушка что-то чертила в вечно находящемся в её руках блокноте, а он показывал какие-то строки на экране компьютера. Сташевичи негромко смеялись, стоя около компьютера Валентина. Сам Валя при этом постоянно смотрел на то, что делает Юлия и, казалось, пытался прислушаться к тому, что ей говорил Сергей.
Генрих вздохнул. Он остался один. Передал всем всё, что знал, и больше был им не нужен. Сейчас они посудачат и вернутся к работе. Никаких идей, видимо, не возникло. Ланге подошёл к Джессике и Кристофу.
– …и они сейчас выясняют, как вообще клён мог туда попасть, – завершил фразу француз.
– Клён? – уточнил он.
– Да, там Айзек и его группа нашли обычный земной клён, который явно вырос раньше, чем они основали колонию, – Хилл пересказала за Ламбером то, что, видимо, только что услышала.
– Это же грандиозно, как вы считаете, Генрих? – спросил Кристоф.
– Да, да, наверняка это… важно… – замялся Ланге. – Нужно побольше информации…
Очевидно, интересная новость, хотя такая резкая смена одной темы на другую оказалась тяжеловата для его разума. Крис открыл было рот, чтобы поделиться информацией или сообщить о её отсутствии, а Ланге только-только стал осознавать, что клён ну никак не мог попасть на Конкордию сам по себе, но тут ход его мыслей прервали.
– Генрих, Джессика, – раздался голос Валентина позади него, и он обернулся. Братья Сташевичи стояли в паре шагов от него вместе с Юлией и Сергеем. – Тут ребята предлагают модель поменять немного.
Поменять модель? В каком смысле? Генрих, окончательно запутавшийся,
