Minor Ursa - Реализаты (СИ)
— Наибольшего соответствия, — почти беззвучно прошелестел он, приветствуя гостиничный фитоценоз. — Его ищет каждый.
Он коснулся рукой тонкого лимонного ствола, и в воздухе пряно запахло лимоном.
Там, за тонкой кожицей прохладных лимонных листьев открыто и доверчиво плыл, просвечивая и переливаясь, ток самой жизни.
— Время заканчивается с пониманием, — прошептал морф. — Если ты когда-нибудь вспомнишь о том, кто ты, потеряй себя снова, и вечность твоя будет длинной настолько, насколько вообще бывает длинной вечность.
Он огляделся. Растений было много: зелёные дети субтропиков сидели и в тесных вазонах, и в огромных, заполненных красноватой песчаной почвой и облицованных мраморной крошкой контейнерах.
Сосредоточившись на внешнем, морф постиг светлое безразличие зелёной плоти и улыбнулся сам себе:
— Однако…
"Да-да-да-дзан!" — где-то далеко-далеко, на самом краю земли, легко и торжественно подхватил ханг.
* * *— Однако… — улыбнулся морф.
— Не надо никаких оценок, — сказала женщина, опуская руки. — Ни явных, ни скрытых.
— Хорошо, — всё так же улыбаясь, согласился морф.
— Музыка не прекращается ни на миг, — продолжала женщина. — И никогда не прекращалась.
Словно противореча только что сказанному, ханг затих и теперь лежал у неё на коленях немой холодной камбалой.
— Да, это так, — после некоторого молчания заметил морф. — Но к ней привыкается, как привыкается и ко всему остальному. Вы знаете, что у вас будет дочь?
Женщина кивнула: знаю.
— У неё…
Я знаю, кивнула женщина.
— Только не говорите мне, что наследование гениальности — это более красивая аномалия, — сказала она. — Гармония, как фундаментальное условие всего, никуда не денется от того, что у девочки сформируется синдром Тёрнера. Прекрасное прекрасно везде и всегда.
— Я вовсе не хотел вас огорчить, — огорчился, вставая, морф.
— Научитесь не нравиться, — пожала плечами женщина, и на лице у неё не дрогнул ни один мускул.
* * *— Ну, почему, почему одним красивым существам так не нравятся другие красивые существа? — печально прошептал морф, опускаясь перед радиатором на колени и протягивая руку к ажурной латунной решётке. — Это же насколько цельной должна быть самовлюблённость для того, чтобы сдвинуть систему внутренних ценностей вроде бы разумного существа из области духовности и ответственности в область глубокой органической антипатии?
Он ободряюще улыбнулся тёплому радиатору: ну, же! — и маленькая нимфа взобралась дрожащими лапками на приставленный к решётке палец.
42. 2330 год. Ая
А ночью Ае приснился туман, — серый, гнилой и волглый.
Она потерянно бродила в нём среди таких же серых домов и смутно угадывающихся чёрных древесных теней и кричала дурным голосом: "Бенжи!! Бенжи…"…
Но Бенжи не отзывался.
Ая знала, что он, в принципе, должен быть где-то здесь, рядом, в этом липком мороке, в каком-нибудь из серых зданий или за каким-нибудь из то и дело мелькающих мимо серых лиц, знала, что его не может не быть, и что это пустое молчание в ответ — ошибка, досадное недоразумение…
А его не было.
Туман не то, чтобы путал, нет, — Ая понимала, что он был просто мягкой прелюдией к какому-то грандиозному, невыносимому откровению, эдакой "серой зоной" между здесь и сейчас и чем-то, что не имело и никогда не будет иметь никаких названий. Понимала и принимала, потому что не принять этого было нельзя.
А когда она устала кричать, внешнее колыхнулось к ней туманом сквозь туман и открылось в немом зове: ты помнишь меня, девочка? помнишь… войди в меня, не плачь, — вверх, внутрь, дальше, глубже, туда, где ты уже была, где растворялась и теряла и себя, и убивающую тебя боль одиночества.
И Ая, измученная бесплодными поисками, поддалась было — слегка, едва ощутимо, — даже не на шаг, а просто на то, чтобы где-то там, в глубине души мелькнуло"…а что, если…", и почувствовала, как зовущее её безначальное подымает её на своих серых ладонях — туда, где вот-вот закончатся и поиски её, и она сама. А что, если…
Смерть. Это была смерть.
Но умереть и не найти по-прежнему молчащего Бенжи внезапно показалось ей таким неверным, таким противоестественным, что она рванулась из этих невесомых ладоней обратно: нет! НЕТ!!
И проснулась.
— Что с тобой? — спросил андроид, придав голосу оттенок озабоченности.
— Не знаю, — сказала она. — Как-то слишком уж часто мне стали сниться плохие сны. Что-то сгущается, и я не могу понять, что.
* * *С рассветом морфы ушли в город, — к людям, вьюркам, собакам, тамариску и облетевшей к зиме облепихе. Гостиница опустела.
Ая сидела, потерянно поджав к подбородку озябшие коленки.
— Я даже не знаю, боюсь ли я.
— Страх можно считать восхождением к индивидуальности, — сказал Бенжи, поворачиваясь к ней и отклеивая ладони от зарядного трансмиттера.
— Да всё можно считать восхождением к индивидуальности. Только легче от этого не становится.
— О… Я уже большой мальчик и знаю, от чего тебе становится легче, — улыбнулся андроид. — Иди ко мне, я тебя обниму.
43. 2330 год. Морфы
В тот день, когда на пороге гостиницы появились близнецы-телепаты, настроение у всех было праздничное.
В холле, в ярком, широком световом луче, среди плющей и каламондинов, сидел кареглазый, улыбающийся и абсолютно неотличимый от человека морф.
— Дело ведь вовсе не в том, чтобы любым путём избежать противоречий, — сказал он подсевшим к нему — с двух сторон — близнецам.
— А в чём?
— В умении вести себя.
Близнецы синхронно усмехнулись, вспомнив оставшихся в гонггарском аэропорту военных.
— Конфликт всегда воспроизводит интересы сторон, — вздохнул один из них. — Однако, как вы понимаете, формировать в общественном сознании "образ врага" в отношении более сильных существ совсем не в интересах официальной Земли.
— Не в интересах, — миролюбиво согласился морф, и в его жилистой смуглой руке соткался из воздуха очень правдоподобный семимиллиметровый Heckler & Koch с полусвободным роликовым затвором.
Морф приподнял его, пробуя на вес, и положил к себе на колени.
— Однако процедура принятия политических решений у вас такова, что их последствия не всегда предсказуемы для вас самих. Люди недальновидны, и именно это и является зачастую причиной очередного конфликта.
Он замолчал, и в повисшей в холле густой тишине стало слышно, как тикают где-то поблизости невидимые часы.
— Однако мы не хотим воспитывать у человечества расчётливость, — снова подал он голос. — Лепить из вас вторых нас было бы несколько неразумно.
Руки морфа нежно прошлись по ствольной коробке карабина, под этими руками потерявшее одну грозную форму орудие выгнулось другой, не менее грозной формой и стекло на пол вполне себе натуральной коброй.
— Здесь, у вас, на Земле, существует множество забавных жизненных форм, — невозмутимо продолжал морф. — Вы никогда не думали, каково это — быть, например, гидроидным полипом? Ни ушей, ни глаз, ни дифференцированной нервной ткани… Жизнь, не знающая ни звука, ни света, ни боли, ни радости, ни усилий, ни точек для их приложения.
Близнецы переглянулись.
— Думали, — наконец подал голос один из них. — Может, человек и скотина, но скотина, мечтающая или править телегой, в которую она впряжена, или хотя бы считать украшением надетое на её шею ярмо.
По лестнице в холл степенно, как у себя дома, спустилась лисица цвета бурой осенней травы, за ней — ещё одна: спустилась и замерла, растянув зубастую пасть в улыбке, у двери, — так, что падающее на морду солнце сделало её жёлтые глаза почти прозрачными.
— Знакомьтесь, тибетские лисы, — усмехаясь, сказал морф и наклонил голову набок.
Близнецы заёрзали.
— Этого следовало ожидать, — сказал один.
— Да бросьте вы всё время ожидать подвоха! — захохотал морф, поднимаясь. — Это не вторжение и не инвазия.
Он открыл дверь, выпуская наружу лис, и от пальцев его вверх по руке побежали золотистые искры, выравнивая узловатую мужскую руку в тонкую женскую.
— Тссс… — шёпотом сказала новоявленная женщина, закрывая дверь и прикладывая к губам пальчик. — Это игра.
— Мама! Мама! — закричал где-то наверху детский голос. — Где ты?!
44. 2330 год. Бенжи, Ая и Данек
— По-моему, это тебя, — качнул головой сидящий на полу у двери андроид.
— Да? — деланно удивилась Ая и крикнула в потолок, не меняя позы: — Да!
Дверь в ответ пошла рябью, и сквозь неё, в паре миллиметров от Бенжи, проступил морф.
— Прошу прощения, — сказал он. — Я бы хотел присоединиться.
— Присоединяйся, — великодушно разрешила Ая. И, подумав, добавила: — Данек.
