Minor Ursa - Реализаты (СИ)
Группа выкатилась в столовую практически одновременно, вся, — возбуждённая, хохочущая, с ног до головы усыпанная рождёнными им светлячками.
— Ой! — многолико удивилась она. — Ты кто?
— Безымянный десятый потомок роя Хоффолла, — улыбнулся ей морф и поднял глаза на стоящую сзади женщину: — Здравствуйте. Я пришёл рассказать вам сказку.
46. 2330 год. Париж
— Не бери в голову, — сказала Ая. — Ни один реализат в здравом рассудке не способен причинить вред ни одному живому существу хотя бы по той простой причине, что слишком уж мучительны будут дошедшие потом до него отражённые чувства.
— А они точно в здравом рассудке?
Замок на двери долго не хотел срабатывать, и Бенжи даже позволил себе мысль о том, что пока их не было, местных комиссаров из DCRI угораздило сменить на нём кодировку.
— Со здравостью рассудка сложнее, — согласилась Ая.
Она сравнила набранный андроидом в очередной раз код с кодом, находящимся в памяти замка, и принудительно скоммутировала управляющее замком напряжение.
— Тут многое зависит от различных обстоятельств, вынуждающих принимать альтернативные решения, но… Но в любом случае то, что реализат в сознании — это всегда реализат, сомнению не подлежит. Так что не переживай.
Бенжи предпочёл не спорить и не соглашаться.
Толкнув перед собой дверь, он вошёл в тёмный коридор и щёлкнул выключателем.
Морф сидел у окна спиной к двери.
— Голос сказал: "Входи", и я вошёл в город, — сказал он, не оборачиваясь. — А сейчас чувствую, как он дышит, рассыпавшись по тёплым каморкам.
— В больших городах всегда так, — как ни в чём не бывало, пожала плечами Ая, стаскивая куртку и сапоги. — Люди прячутся в них от трудностей, но в итоге находят только новые трудности.
Она подмигнула Бенжи и, забрав у него пакет с продуктами, прошла на кухню.
Бенжи давно уже привык к тому, что в радиусе нескольких сот метров от Аи закон причин и следствий то и дело даёт очередной сбой, поэтому под звук открытой ею на кухне воды просто опустил на пол дорожную сумку и присел на корточки в поисках разъёма для подзарядки.
Морф так морф.
— А самим городам уже ни от чего не спрятаться, — сказал он, прикладывая пальцы к контактным гнёздам розетки. — Хотя я думаю, что в таких больших конгломератах рано или поздно высыхает всё человеческое, и они перестают нуждаться и в страхах, и в укрытиях, становясь похожими на нас, машин.
Морф повернулся в кресле и оказался спиной к окну и лицом к оставшемуся у двери Бенжи.
— А вы, машины, не так уж наивны, — заметил он. — Я тоже сперва думал, что прятки будут идеальной игрой. Я ошибался.
— Прятки? — не понял Бенжи.
— Да. Прятки. Правда, переведённые на взрослый формат, где суть игры — собственно, понять правила, по которым играешь.
Он помолчал.
— А потом я решил, что играть с ними в такие игры — это всё-таки уж как-то слишком по-детски. Игра должна быть одновременно более взрослой и… — он подвигал губами, подыскивая нужное слово: — И одновременно более человечной, что ли. Я мог бы, например, сыграть для кого-нибудь счастье.
— Своё или чужое? — снова не понял андроид.
— Да ты шутник! — захохотал морф. — Чужое, конечно, чужое.
— А мне кажется, имитация счастья — это почти как имитация утоления жажды, — сказала Ая, появляясь на пороге гостиной с кефиром, хлебом и мандаринами. — Что своей, что чужой.
Она поставила блюдо на стол и устроилась с ногами в кресле напротив морфа, так, чтобы сидящий в прихожей Бенжи мог её видеть.
— Почему сразу имитация? — обиделся морф.
Он взял с блюда мандарин, покрутил его в пальцах, наспех определяя состав, и засунул в рот — целиком, вместе с кожурой.
— Знаешь, кое в чём я даже готов с тобой согласиться, — подумав, сказал он Ае с набитым ртом. — Но ты и сама знаешь, что энергия, которая течёт сквозь каждого из них, течёт свободно и правильно. И одному Богу известно, почему каждый несчастный, как правило, считает, что течёт она либо не совсем та, либо не совсем так.
— Но ведь если несчастный несчастен, значит, и вправду, либо не та, либо не так, — хмыкнул в прихожей Бенжи. Он отклеил от стены пальцы, сел, вытянув ноги, в коридоре у входа, совсем как когда-то у шлюза на Альфе, и закрыл глаза.
Морф внимательно посмотрел сперва на Аю, потом — на затихшего Бенжи.
— Ты счастлив?
— Сейчас — да, — ни секунды не сомневаясь, ответил андроид, не открывая глаз.
47. 2330 год. Москва
Мальчик был неотличим от человека: худенький, невысокий, синеглазый, сам едва ли старше доверенных ей детей.
— Дети должны поесть, — растерянно сказала она.
— Совместим? — предложил морф. — Настоящая няня должна уметь всё.
Он спрыгнул со стола, и пространство за ним дрогнуло, вспучиваясь на столах тарелками с запеканкой.
— Кто хочет сказку?
— Я! Я! Я! Я! — заволновалась группа.
— Тогда полдник.
— Жил-был город, — сказал он спустя минуту рассаженным за обеденные столы детям. — Он был очень большой, очень-очень большой, сложный и ужасно старый, такой старый, что не помнил не только своего рождения, но и своего детства.
Морф двинул пальцами, и на месте стены с аппликациями медленно всплыла объёмная панорама ночного мегаполиса.
— Сколько он себя помнил, город, в нём всё время что-то куда-то бежало. Равномернее всех бегали электрички метро: они так слаженно сменяли друг друга утром и вечером, что городу казалось, будто бы они вообще никогда не устают, хотя это, конечно же, было совсем не так. А ещё по утрам в городе просыпались люди. Кто-нибудь знает, кто такие люди?
Мальчик прищурился и многозначительно оглядел притихшую группу.
Нет, зачарованно закачала головками группа.
— Ага! — заговорщицки прошептал он, подбирая фокус.
Панорама на стене поехала, укрупняясь, пока на переднем плане не показался летящий вдоль Симферопольского шоссе в сторону космодрома Остафьево старенький флаер, в истрёпанной кабине которого устало и беззвучно ругались мужчина и женщина.
Потом изображение сместилось чуть левее и выдало закреплённое на заднем сиденье цветное детское кресло с нарисованными гномиками и сидящего в нём малыша.
— Так вот, — продолжал морф. — Люди, как и электрички метро, ворошились в городе круглосуточно, и иногда городу даже казалось, что случись когда-нибудь так, что все люди исчезнут, и сам он тоже исчезнет.
Ребёнок во флаере был маленький — годика полтора, с белым пушком на голове и большими наивными глазками.
Девочка, подумала женщина, это девочка.
— Город не любил своих людей, — тем временем снова продолжал морф, пока картинка за его спиной меняла ракурс. — Он вообще не умел любить. Так же, как, например, не умел плакать или бояться. Пока живущие в нём люди занимались всей этой ерундой, город деловито пыхтел паром в турбинах атомных станций, гудел километрами высоковольтных кабелей, подбрасывал в космос и выуживал из него спутники и грузовики.
Картинка с сидящей в детском кресле малышкой изменила резкость, и стало видно, как в окне за ней тянется далеко внизу усыпанная жёлтыми звёздами фонарей наземная трасса.
А потом морф моргнул.
Одновременно с движением его век картинка его тоже мигнула: старенький красный флаер резко ушёл в сторону, и взамен него возник падающий на Остафьево почти по отвесной прямой лунник.
Звук у картинки так и не появился, но чей-то детский голос отчётливо произнёс:
— Злая какая-то у тебя сказка.
— Разве? — оживился морф.
— Да, — сердито сказал тот же голос. — Там же люди.
— Да. Но люди не только там.
Морф улыбнулся, и картинка его снова мигнула: малышка во флаере старательно выкарабкалась из своего кресла, ткнула обеими ручками в стекло иллюминатора, и оказавшийся в самом фокусе раскалённый докрасна неуправляемый лунник сперва замедлил падение, а затем медленно и величаво растаял в фиолетовом сумраке.
48. 2330 год. Мэтт
Почти всё население бывшей Альфы временно осталось в Гонггаре.
После того, как морфы покинули городок, близнецы-телепаты в сопровождении военных отбыли в Женеву, и местный космопорт снова опустел.
Пока где-то там, далеко, едва ли не в соседней галактике, Америка и Европа изо всех сил встречали наступившее рождество, здесь, в этой, хозяин гостиницы, индус по имени Харшад и его жена Джита затеяли за месяц до будущего Лосара ежегодную генеральную уборку, — с переделкой и покраской первого этажа.
Жизнь продолжалась. Зима время от времени сыпала сверху мелким колючим снежком, воздух по утрам был прозрачным, холодным и вкусным, далёкое небо — лиловым, а земля — красивой, диковинной и неустроенной. Рядом с Мэттом по-прежнему были родители и реализаты, и большего он не желал.
