Minor Ursa - Реализаты (СИ)
Самым странным в этом кошмаре было то, что спавшая с ней под одним одеялом и гревшая её чёрная длинноногая кошка тоже проснулась, но только спокойно и недовольно — потянулась затёкшими тонкими лапами, муркнула и перевернулась на другой бок.
Дом по-прежнему качало. Он полз. Ужас леденил Аино тело. Она слышала плавный ход дома, дёргалась в держащих её невидимых липких лапах и пыталась поднять голову. Показать, что не спит. Больше не спит.
В закрытую дверь колотили — дверь ходила ходуном, за дверью была паника. И внутри у Аи, в душе, тоже была паника. Она вдохнула поглубже, вцепилась руками в кровать, изо всех сил пытаясь повернуть вспять реализацию. И воздух у её кровати умер.
Ая вскочила, рывком сбросила с себя одеяло и подбежала к окну.
Дом плавно качал боками, ворочался, показывая ей, куда он приполз, и, в конце концов, присел и затих, колыхая мягким зелёным брюхом. В окне был обрыв. Там, далеко внизу, переливались бирюзовым водяные террасы Низины, а в чёрном небе над террасами огромной круглой сине-зелёной каплей висела Земля.
— Мама, папа, я больше не сплю, — выдохнула она, и барабанить в дверь перестали.
— Ая, у тебя всё хорошо? — это мама.
— Да, мама. Да. Спасибо. Идите спать, — Ая уткнулась лбом в холодное стекло.
Всё в порядке, девочка, молча сказала она сама себе и попыталась улыбнуться, бывали времена и похуже.
* * *Она нашла Бенжи сидящим на ступенях старой заброшенной станции и присела рядом, на поросший травой металл.
— Весёлый у меня сегодня выдался подъём.
— Случилось чего? — не понял Бенжи.
— Гадость какая-то случилась, и я даже не знаю, откуда она проросла.
— Расскажи.
Бенжи слушал одновременно и её, и висящий высоко вверху гравитатор, гудевший в почти неслышном диапазоне, смотрел на Аины ноги, на тонкие зелёные перья травы, на изъеденный временем металл и молчал.
— А… — резюмировал он, когда она наконец закончила. — Ясно. По-моему, это — вполне здоровое желание контролировать ситуацию. А я тут, пока ты спала, сам с собой переливанием из пустого в порожнее баловался. Вышло анапестом и в рифму. Хочешь?
Конечно, кивнула она.
— Умереть и воскреснуть. Но так, чтоб не помнить ни слова из несказанных вслух по вагону дурацких причин. Не просить о неправильном, — знать, что в кого-то другого ничего твоего не нагрянет — кричи не кричи… Умереть и воскреснуть. Вне памяти, где-то снаружи — хоть холодным рассветом, хоть первым ноябрьским снежком, хоть наплаканной осенью ртутною тёмною лужей, подзатянутой сверху нетронутым хрупким ледком… Умереть и воскреснуть. Сегодня. Сейчас. Затеряться не в тяжёлом дыханьи, а в лёгкой пульсации тьмы, — чтобы там, в бесконечности, больше уже не бояться ни ненужности этой, ни брошенной этой тюрьмы…
— Мрачно вышло, хоть и анапестом, — заявила Ая. — Тебе-то чего бояться?
— Того же, чего и тебе. С чего вдруг в причинах для страхов должна быть какая-то разница?
Они помолчали какое-то время, после чего он заговорил снова.
— Я в последнее время часто думаю о жизни. И знаешь что…
Что, бессильно подумала Ая, заранее зная, что ей некуда сбежать от этой накрывшей Бенжи обиды.
— Разумеется, жизнь вовсе не равна самосознанию, — не дождавшись ответа, по новой заговорил андроид. — А наличие самосознания вовсе не равно возможности перекраивать мир под себя. Но странная выходит вещь: чем больше я пытаюсь что-либо осознать, тем меньше у меня остаётся степеней свободы.
Он так ждал Аиной реакции, что та не выдержала:
— Разве?
— Ну да, — оживился робот. — Не далее, как сегодня утром, я понял, что за столько лет так ничего и не понял в реализатах.
Он покосился на выглянувшее из-за Земли солнце.
— Неравенство тяготит тебя только потому, что оно очевидно, — сказала Ая. — Постарайся всегда помнить о том, что незамеченного тобой гораздо больше, а обременять тебя это вовсе не обременяет.
Она поднялась и подала ему руку:
— Дети в Низине?
Роберт, Джош и Мэтт сидели, улыбаясь, между двумя лемурами поменьше и смотрели, как три лемура побольше с писком, визгом и брызгами ловят в чёрной воде Низины прозрачную водяную рыбу. Пойманная рыба прыгала на берегу между прыгающими лемурами, разевая призрачные прозрачные рты, но, вместо того, чтобы умирать от удушья, отращивала из плавников корявые короткие лапы и расползалась по мятой траве.
— Осторожнее, — шепнула Ая Бенжи в самое ухо. — Наступишь.
Бенжи опустил глаза и увидел, что трава внизу кишит всевозможной живностью. Он замялся в нерешительности, торопливо вычисляя место, куда можно было бы опустить ногу.
И в этот момент высоко вверху с оглушительным "ЖЖЖАХ!!" лопнул стектонитовый купол.
В первые две секунды андроид оторопело и безучастно смотрел, как разлетаются брызгами в вакууме стектонитовые осколки и как чёрным пятном ползёт куда-то в сторону от положенного ему в зените места большой паук гравитатора. А потом взгляд его упал вниз.
То, что он почувствовал в следующее мгновение, смело можно было бы назвать паникой. Да, машинам не положено ни трусить, ни падать духом, но беспомощность его была настолько сильна, что будь у него сердце, оно бы разорвалось.
Грунт, вода, трава, всё это сперва вздыбилось, а затем, подхваченное колоссальным смерчем, взметнулось вверх — так, что находящееся в полуметре от его лица Аино лицо почти пропало из вида.
Опора ушла у него из-под ног, он взмахнул руками, пытаясь удержаться, и увидел, как Ая тоже вскинула вверх руки с растопыренными пальцами.
А потом чёрный песок, бурлящий вокруг этих раскоряченных Аиных рук, расплавился и потёк, образуя грязную стеклянную сферу. И там, внутри сферы, у Аи появилась ещё пара драгоценных секунд: зажимая руками уши с разорванными барабанными перепонками, она обернулась туда, где ещё недавно была Низина, и, уже окончательно теряя сознание, слегка шевельнула реальностью, упаковывая в похожие мутные штуки то, что осталось от брата и троих юных морфов.
Сделать бо́льшее она не успевала.
Шок, накрывший андроида, был настолько силён, что когда в образовавшемся в стектоните гигантском проломе, дымящемся чёрным песком и паром, прошла мимо вторая боевая ракета, он её даже не заметил.
Ещё пару секунд он бессмысленно висел в пространстве и зачарованно смотрел на плавающий перед лицом стеклянный "саркофаг" с Аей. А потом до него дошло, что чудес в этот день больше не будет.
* * *Висевший на обломках купола гравитатор молчал, и Альфа, ощетинившаяся осколками и курящая чёрной землёй, больше походила на битую тарелку, чем на висящую в небесах алмазную чашу.
Два часа Бенжи потратил на то, чтобы добраться до выходного шлюза, где ползком по подошве, которая перестала быть подошвой, где отрываясь от неё и беспомощно барахтаясь рядом в попытке удержаться и удержать свою ношу — Аю и трёх маленьких морфов.
Ноша была громоздкая, волочь её за собой было ужасно неудобно, но других вариантов у Бенжи не было, — он знал, что разбей он сейчас эти хрупкие стеклянные гробы, и всё, что плавно перекатывалось у них внутри, вспенится кровавой пеной, распухнет и, возможно, не пройдёт в шлюз.
Шлюз по-прежнему торчал там, где и должен бы был торчать.
Стектонит вокруг него потрескался, сеть крупных и мелких трещин разошлась далеко в стороны, но сам он устоял. А за шлюзом по-прежнему висел челнок.
У са́мого шлюза Бенжи бережно отпустил свой груз и вцепился тонкими серебристыми ручками в прозрачную крышку. Перекошенный от удара шлюз покорно опустил внутреннее давление в камере до царящего снаружи ноля, и андроид, затолкав через него в челнок останки реализатов, следом за ними влез сам.
— Ну, что же, — сказал он вслух, отстыковываясь и разворачивая челнок кормой к осколкам Альфы, — я таки понял, что так ничего и не понял.
И ответил самому себе, безупречно подражая голосу Аи:
— Не сочти за труд, Бенжи, не истери.
37. 2330 год. Луна
— Ты же сам знаешь, что то, что ты из себя представляешь, ещё не равно любви, — сказала бесконечная белая стена таким низким густым басом, что сердце у Лукаша заныло с ней в резонанс.
Уходящая вверх белизна пошла рябью, сморщилась, и на всём её протяжении по поверхности зашевелились скорбно поджатые жёлтые рты.
— Бедняга! Он просто слепо тычется в окружающую его реальность и набивает шишки в непривычных для машины местах.
— Он же привёз и ваших детей тоже, — устало повторил Лукаш. — Разве этого недостаточно для того, чтобы простить ему отсутствие видовой принадлежности?
— Недостаточно, — дрогнули, усмехаясь, рты. — Несмотря на то, что никто никого ни в чём не винит, заботы недостаточно для любви. В противном случае почему все те, так похожие на тебя, которые пляшут сейчас снаружи, не испытывают хотя бы благодарности к технике, которая не даёт им там умереть? Он — техника.
