Рай-1 - Дэвид Веллингтон

Каким-то образом он дал ей понять, что такая свобода будет ненавистна ее матери. Это означало бы потерю контроля – потерю власти.

– А что получу я, если скажу «да»? – спросила Петрова.

«Рай», – ответили ей.

160

Пески Титана потрескивали от статического электричества. При каждом шаге паутинообразные узоры крошечных молний разлетались в разные стороны из-под ног.

Он шел между двумя длинными параллельными дюнами. По обеим сторонам возвышались песчаные холмы высотой в сотню метров – если бы солнце не находилось почти точно над головой, он оказался бы в постоянной тени. Он размышлял, что будет, если его здесь застанет ночь.

Он вообще много о чем думал.

Средняя температура на Титане составляла почти двести градусов ниже нуля. Он был босиком – никто в колонии не носил обуви, – и все же песок только слегка холодил кожу. Дышать ему больше не нужно, и это хорошо, потому что в воздухе нет ни капли кислорода. Только азот, настолько густой, что сопротивлялся каждому его движению, почти так же сильно, как если бы Чжан находился на дне бассейна.

И все же, проходя между дюнами, он не уставал.

Казалось, время не идет. Мимо него пронесся легкий ветерок, прокладывая себе путь по впадине между дюнами, но он едва взъерошил его волосы. Он даже не мог коснуться его губ.

Окружающая действительность больше не выглядела реальной.

Он все ждал, что иллюзия вот-вот рухнет. Василиск уже показал ему худшее воспоминание. Почему же он позволил ему вот так просто выйти на свободу? Но чем дальше он шел, тем больше песка простиралось перед ним. Казалось, он попал в петлю. А потом что-то изменилось, и ему показалось, что все подходит к концу. Дюны по обе стороны от него стали уменьшаться.

Небо распахнулось, и он оказался на огромной открытой равнине. Молнии, вспархивающие из-под ног, уносились к горизонту, и ничто не могло им помешать.

Он остановился, потому что увидел кое-что у своих ног.

Крошечные молнии слились воедино, соединившись в свет, который горел прямо под песком. Свет, который не мерцал и не рассеивался, как это всегда делали статические разряды, а, казалось, становился все сильнее. Даже пульсировал, пульсировал со смыслом.

Он понял. Сразу же понял. Это василиск.

Он пытался поговорить с ним еще со времен событий на Титане. Он пытался, но не понимал человеческого языка.

Он пытался разными способами привлечь его внимание.

Теперь он в его голове.

Теперь они могли разговаривать.

На каком-то уровне, близком к реальным словам, пусть, возможно, не настолько близком, как хотелось бы каждому из них. Наконец-то они смогли достучаться друг до друга. Поговорить как равные.

Разве не в этом был весь смысл?

Разве не поэтому произошло все то плохое?

Свет под песком был совсем близко. Он мерцал у поверхности. Достаточно смахнуть немного песка, и он понял, что увидит лицо, которое смотрит на него снизу.

Лицо того, кто так сильно хотел что-то сказать.

Чжан смотрел вниз, на песок, на свечение. Оно не могло дотянуться до него. Ему нужно было, чтобы Чжан встретил его, прошел хотя бы часть пути.

Это было бы так просто.

– Нет, – сказал Чжан.

Звуки сорвало ветром. Густая атмосфера Титана просто поглотила их.

Кроме…

Мгновенно ветер прекратился. Небо посветлело, облака отступили. Он не мог разглядеть звезды над головой, но эта желтая тень – не Сатурн ли? Ему показалось, что он даже различил тонкий дугообразный карандашный штрих – кольца. Самое красивое зрелище во всей Солнечной системе, а вот с поверхности Титана их совсем не видно.

Если он захочет, ему разрешат увидеть их.

Тому, что лежало под песком, было что показать.

– Нет, – повторил Чжан.

Он знал, что поступает неразумно. Но ему было все равно.

– Ты разбил мне сердце, – произнес он. – Отнял у меня Холли. Я не дам тебе то, что ты хочешь. Я не дам тебе ничего.

Светящаяся под песком тварь металась и бегала вокруг него кругами. Она тянулась световыми ложноножками к поверхности, к его ногам.

Чжан посмотрел вверх.

– Пошел ты, – сказал он.

И продолжил путь.

Впереди он увидел тень, которая превратилась в темную фигуру.

Он удивился, когда понял, что земля вот-вот кончится. Если он продолжит идти по прямой, то попадет прямо в одно из темных морей Титана.

Он подошел к обрыву. Жидкий метан был неподвижен и почти жуток. От каждого дуновения ветра по поверхности пробегала мелкая рябь, но он бы не назвал эту рябь волнами. Здесь не было ни прибоя, ни четкой границы между морем и берегом. Только крошечная корочка льда по самому краю, как рама вокруг зеркала.

Когда он посмотрел вниз, в метан, то увидел собственное отражение. Почти идеально четкое, каждая мельчайшая деталь воссоздана в идеальном разрешении. Он увидел, как изможденно выглядит. Как печально. Он почувствовал нелепое желание броситься вперед и схватить отражение, обнять его, погладить по волосам и прошептать, что все будет хорошо.

Но он знал, что все точно не будет хорошо. Его отражение тоже это знало. Хмурое выражение лица было красноречивым.

Под метаном что-то мерцало. Он всмотрелся в глубину, сквозь свое отражение. В глубине был тот самый свет, который он видел под песком. Он нахмурился, собираясь отвернуться, но тут увидел кое-что еще.

Над светом, почти не двигаясь в воде, плавала женщина, чьи светлые волосы развевались вокруг головы как водоросли.

Ее левая рука была сломана.

Свет под ней пульсировал. Она дрейфовала к нему, пока почти не коснулась. Почти погрузилась в него.

– Петрова! – вскрикнул Чжан. – Нет!

Он упорно боролся – слишком упорно, чтобы позволить этому случиться. Василиск пытался выкрасть его секрет, узнать, как он вылечил Петрову. Ему и в голову не приходило, что она может пойти на сговор добровольно.

– Подождите! – закричал он, умоляя остановиться, отвернуться.

Но она не слышала его. Она была слишком далеко, а жидкий метан не мог донести звук его голоса. Он кричал и звал ее, но она не поворачивалась, не поднимала на него глаз.

Он с ужасом наблюдал, как она прикоснулась к свету – и как он поглотил ее целиком.

161

Свет вполз в глаза Петровой.

Именно так это и ощущалось. Как будто что-то горячее и плотное протискивалось через слезные каналы, через тонкую кость в задней части глазниц. Она чувствовала, как оно протискивается между извилин ее мозга.

Она не вздрогнула и не закричала. Пусть ей очень хотелось сделать и то и