Рай-1 - Дэвид Веллингтон
Пока боль, ужас и дикие красные мысли не уйдут. Пока василиск не расправится с ним.
А потом…
Он открыл глаза. Он все еще был там. Лежал, вытянувшись, на бетонной площадке наверху лестницы. Коричневый свет рассвета на Титане омывал его. Очищал.
Он не дышал.
Все было в порядке.
Ему больше не нужно было дышать.
Он встал и отряхнулся. Посмотрев вниз, он увидел темноту и решил, что не будет возвращаться. Вместо этого он открыл внутреннюю дверь шлюза и шагнул в него. Он всегда хотел это сделать. Забавно, но за все время, что он прожил на Титане, – годы своей жизни – он ни разу не видел поверхность своими глазами.
Пришло время.
Он набрал на виртуальной клавиатуре команду, которая должна была открыть внешнюю шлюзовую дверь. Зазвенели предупреждающие сигналы, замигали огоньки. Шлюз сделал все возможное, чтобы напомнить ему, что на нем нет скафандра. То, что он собирался сделать, на сто процентов гарантировало летальный исход.
Он еще раз ввел команду, внешняя дверь открылась, и он вышел на холодный, холодный песок.
159
Было темно, и всего в нескольких метрах под поверхностью уже опасно холодно. Петровой было все равно. Она знала, что ее тело не может замерзнуть. Знала, что ей больше не нужно дышать. Она нырнула в глубину, зачерпывая воду руками. Двигая ногами, чтобы нырнуть глубже. Подальше от луны. Подальше от матери и ее жестокости. Подальше от той, кем она когда-то была.
Она отбросила все, что ее сдерживало. То, как люди смотрели на нее, когда слышали фамилию. Как менялись их лица, когда они видели ее форму. Ожидания директора Лэнг, какими бы они ни были.
Она отбросила собственные желания. Она хотела, чтобы ее считали крутой, – это всегда было просто желанием дать матери пощечину. Она хотела, чтобы ее воспринимали всерьез как офицера Службы надзора. Почему ее это волновало? Потому что это был семейный бизнес?
Она отбросила сложные чувства, которые испытывала к Сэму Паркеру. Он мертв – она должна оплакать его и жить дальше. Она отбросила свою связь с «Артемидой», а затем с «Алфеем». Отбросила мысли о миссии.
Отбросила, как неудобную обувь, желание победить василиска. Желание вернуться домой.
Сейчас эти чувства и желания ей не помогут.
Она отбросила страх и неуверенность и поплыла все дальше и дальше в мутную глубину. В темноту.
Пока не нашла огонек, маленький и далекий. Свет, который звал ее все это время. Колеблющийся, мерцающий в воде.
Она поплыла к свету. Даже не задумываясь о том, что это может быть.
Он ждал ее с бесконечным терпением, которое ей было трудно уловить. Он просто ждал, пока она не будет готова.
Она не могла говорить. Вода была слишком густой, и в любом случае она не услышала бы ответа. Только подводный гул. Она наблюдала за ним, за этим неизменным, постоянным светом, и почему-то знала, что он тоже наблюдает за ней.
Он хотел поговорить с ней.
Он вызвал ее, чтобы они могли поговорить.
Ему было что сказать.
Ей, конечно, тоже было что сказать. Вопросы, которые она хотела задать. Она выкрикнула их в воду:
– Кто ты? Чего ты хочешь? Почему ты нас уничтожаешь? Ты хоть понимаешь, что делаешь с нашим разумом? Тебе все равно?
Ее слова растворялись в море вокруг, пока не исчезли.
Свет не изменился, не дрогнул. И уж точно он не отвечал. Однако у нее возникло ощущение, что он терпеливо ждет. Ждет, когда она закончит, и тогда он сможет начать.
Кипя от досады, она продолжала кричать на него, требовать ответов. На этот раз она получила несколько, но ни один из них ее не удовлетворил.
– Что ты сделал с моей матерью? Я знаю, что у нее нет иммунитета, как и у меня. Она все еще там? Она еще жива или это только ты выглядываешь из ее глаз?
«Некоторые носители более полезны для патогена, чем другие».
Ответ пришел не в виде слов. Скорее под ней пульсировал свет, но смысл его был совершенно ясен. Не так, как она могла бы объяснить остальным, но она слышала, что он говорит. Она поняла.
– Ты притащил меня сюда только для того, чтобы сказать это? Ты пытался поговорить со мной с тех пор, как мы прибыли. Со мной, а не с кем-то другим. Почему? Что тебе от меня нужно?
«Некоторые носители более полезны для патогена, чем другие», – повторил он.
Больше ничего.
Она не понимала. Слова… слова имели смысл, но смысл…
Если только…
– Ты имеешь в виду, что хочешь захватить меня. Так же, как ты поглотил мою мать. Ты хочешь паразитировать на мне.
«Симбиоз».
Он хотел делиться. Он хотел жить в ее теле, в ее мозгу. С ней, глядя ее глазами, да, но и она оставалась бы тоже. Он разделял бы с ней пространство, а это означало бы предоставление ему определенной степени контроля.
– И почему… почему я должна допустить даже мысль о том, чтобы?.. – спросила она. – Лучше смерть.
«Выбирай», – сказал он.
Она ожидала, что свет будет гневно пульсировать. Он должен был недвусмысленно сказать ей, что у нее нет выбора. А какой выбор был у Эвридики или любого из корабельных искусственных интеллектов? Какой выбор был у экипажа и пассажиров «Персефоны»? Никто из них не выбирал этот непомерный голод. Так же, как и она не выбирала его, когда пришло ее время заразиться.
Свет мягко пульсировал. И снова все стало ясно.
На этот раз он делал предложение. Она могла отказаться, если хотела. Свет ясно давал понять, что выбор за ней. Не из доброты или моральных соображений. В нем не было никаких человеческих качеств. Нет. Ей предоставили выбор, потому что даже у василиска есть правила, которым он должен следовать.
Он не мог поселиться в ее мозгу, если она сама не позволит ему войти.
Она представила мать на этом месте, перед таким же выбором. Как Екатерина могла согласиться на такое? Петрова знала, какая у нее мать – самодовольная, влюбленная во власть. Вот оно что.
– Ты отдал моей матери людей с «Пасифаи». Ты знал, чего она хочет – быть главной. Поэтому ты дал людей, чтобы она ими управляла. Умно.
«Человеческая психология», – запульсировал свет.
В его мерцании было что-то близкое к презрению. Что-то вроде усмешки, если свет под водой способен усмехаться.
– Что будет с моей матерью, если я скажу «да»? Она умрет?
