Рай-1 - Дэвид Веллингтон
– Холл?
– Тебе просто нужно сказать мне. Я создам лекарство. Выздоровею. Я снова могу быть живой. Ты только скажи мне.
– Холли, я не понимаю. О чем ты?
– Однажды ты это сделал. Ты спас себя. А что, если бы ты мог спасти и меня? Мы могли бы быть вместе. Вся колония оказалась бы в нашем распоряжении. Мы могли бы оставаться здесь столько, сколько ты захочешь. Вместе. Но ты должен рассказать мне. Ты должен рассказать, как ты это сделал. Как ты помог лейтенанту Петровой. На «Персефоне». Ты ее вылечил.
– Этого еще не произошло, – сказал Чжан озадаченно. Он как бы видел это, видел золотистый металл, извивающийся на его руке, ярко-зеленого скорпиона…
Что с ним происходит? Что происходит с его мозгом?
– Не дай мне умереть, милый. Не дай мне. Я не хочу. Умирать. – Она задыхалась, ужасный звук. Давилась собственным дыханием. В перерывах между приступами кашля она заикалась. – Разве ты не хочешь. Спасти меня?
Ее лицо теряло цвет. Губы посинели, глаза закатились. Бледные, бледные руки заскользили по прозрачному пластику, когда она опустилась на колени.
– Я люблю тебя, – прохрипел он, не в силах держать себя в руках. – Я так скучаю по тебе, Холли. О, черт. Черт, черт, черт.
– Не дай мне умереть, – произнесла она, ее голос стал грубым кваканьем. – Пожалуйста! Просто… расскажи мне, как ты это сделал.
– Детка. Если бы это было… – Он не смог закончить мысль.
«Если бы это было по-настоящему, я бы сделал все что угодно. Рассказал бы тебе все».
Но это не так.
Возможно, именно это больнее всего.
156
Она бежала, шлепая босыми ногами по песку, еще теплому после жаркого дня. Она бежала вдоль кромки темного моря, пока в легких не закончился воздух, пока она не стала задыхаться.
Она бежала, а потом наконец оглянулась.
И увидела, что преодолела не более пятидесяти метров. Горячие слезы потекли по лицу, и она в ярости закричала:
– Не может быть! Этого не может быть!
Конечно, этого не было. Жаль, что данный факт не имел никакого значения.
По пляжу двигались огни, стекая с пирса. Факелы держали в руках люди в форме Службы надзора, молодые солдаты перебрасывались короткими фразами. Они охотились на нее, и она пришла в ужас от мысли, что если ее поймают, то разорвут на куски. Саша постаралась стать маленькой, спрятаться в дюнах, но тут взошла луна, и ее белое платье засияло. Оно сияло на фоне тусклого песка как позорный маяк. Платье было еще белее, чем ее незагорелая кожа.
– Не подходите! – закричала она. – Не подходите ко мне!
Солдаты нацелились на нее как гончие псы. А впереди них шла Екатерина. Мама, ее красное платье сверкало. Растрепанные волосы хорошо были видны на фоне луны.
– Прекрати, девочка. Не позорься.
Саша покачала головой. Она вытерла сопли. Было немного больно. Это хорошо – напомнило о том, что это не воспоминание.
Этого никогда не было.
Да, она застала Родиона – на коленях. Да, это было на самом деле. Она подавила воспоминания, но это случилось на самом деле. После она не побежала по пляжу. Нет. Она слишком боялась матери, чтобы сделать что-то столь драматичное.
В реальной версии этой истории она просто вернулась и встала на танцплощадке, словно все еще ожидая, что Родион вернется и принесет ей попить. Она простояла так всю ночь.
Высокопоставленные офицеры, капитаны и полковники, подходили и заводили с ней светские беседы, а она изо всех сил старалась быть дружелюбной и вежливой. Она улыбалась, притворялась, что ей интересны их истории, и краснела, когда они пытались шокировать ее грубоватым казарменным юмором. Когда танцы закончились, Екатерина забрала ее, отвела домой, и ни одна из них ни словом не обмолвилась о том, что произошло.
Никогда.
Она не бежала по горячему песку, спотыкаясь на каждом шагу. За ней не гнались солдаты, которые лаяли как собаки. Она никогда не стояла там, в лунном свете, лицом к лицу со своей матерью, которая олицетворяла силу природы. Цунами, землетрясение.
– Ты подвела меня, – сказала мама. – Ты позоришь нашу семью и Службу надзора. Немедленно иди сюда.
Екатерина указала на что-то у своих ног. Саша пригляделась и увидела, что в песке зарыт ящик. Сашенькин ящик.
– Залезай, – велела мама.
Саша уставилась на ящик. Она подняла глаза на лицо матери, темное на фоне луны. Плечи ее опустились. Собственное тело казалось ей слабым и тощим, бессмысленно угловатым и слабым. Она уменьшалась, снова превращаясь в ребенка, когда стояла и не могла сделать то, что ей говорили.
Она знала, что через мгновение заберется в ящик. Мама закроет крышку. И тогда она навсегда останется в темноте и никогда больше не увидит звезд. Никогда и ничего больше не увидит. Потому что это ее будущее.
И тогда она снова увидела свет под водой.
Нечто было глубоко под водой и светило не очень ярко. Но оно все равно было. Она видела его только мельком, но этого оказалось достаточно.
Медленно она задрала подбородок. Усилием воли – мышцы шеи, казалось, едва выдерживают вес головы.
Но все же ей это удалось. Сашенька подняла подбородок, посмотрела матери прямо в глаза и сказала:
– Да пошла ты.
Глаза Екатерины горели как солнечные вспышки. Ярость нарастала и нарастала, грозя поджечь ночные облака.
Петрова стянула через голову дурацкое белое платье и бросила. Его подхватил ветер. Ну и пусть развевается, как призрак той, кем она была раньше.
– Что ты делаешь, девочка? – спросила Екатерина. Вокруг нее молодые солдаты вопили на луну и жаждали крови.
Петрова даже не стала отвечать. Вместо этого она повернулась и побежала в пенящийся прибой, который разбивался о ее лодыжки. Вытянула перед собой руки и нырнула в черную воду, окунулась в холодные объятия моря и поплыла.
157
– Ш-ш-што-п-п-п вс-с-се провалилос-с-с-с, – завопил Плут. В пространстве шириной в тысячи километров сотни его тел закричали одновременно.
В тот же миг некоторые из этих тел были расстреляны бортовыми орудиями. Некоторые были уничтожены колоссальными взрывами. Но все равно осталось еще много.
– Берегись, – крикнул Паркер.
Плут даже не пытался понять, что тот имеет в виду. Его сознание было раздроблено на столько частей, а внимание распределено между столькими сенсорами, что невозможно было определить, кто из них в беде. Мгновение спустя он почувствовал, как одно
