Рай-1 - Дэвид Веллингтон
– Холли, – крикнул он. – Холли, кажется, у нас проблемы.
Он поспешил обратно в медицинский отсек. Протиснулся через внешний люк шлюза, попытался открыть люк, ведущий в медицинский отсек, но тот был заперт.
Он не понимал. Его медотсек – и вход заперт?
Бессмыслица. Он нажимал и нажимал на кнопку доступа, но реакции не было. Он хотел было позвать Главка, но спохватился. В конце концов он забарабанил в люк и стал звать Холли, пока она не подошла.
Она встала перед внутренней дверью, глядя на него через стекло.
– Хол, впусти меня.
– Вдох, – сказала она.
– Я как-то сам себя запер. Впусти меня.
– Вдох. Выдох.
Он прищурился. Почему она повторяет его слова?
Вдох. Выдох.
Ее губы дрогнули. Казалось, она вот-вот расплачется. Ее лицо стало красным, ярко-красным, а губы остались бледными. Первые признаки кислородного голодания.
– Вдох, – повторила она. – Вдох.
– Выдох, – сказал он. – Холли. Выдох. Выдох, Холли, пожалуйста! – Он приложил ладони к стеклу. – Холли. Пожалуйста.
Он едва мог видеть ее сквозь слезы. При низкой гравитации они будут катиться вечность.
Она судорожно выдохнула.
– Выдох.
– Хорошо, а теперь вдох, милая. Пожалуйста, сделай вдох. Ради меня. Давай.
– Вдох, – сказала она.
– Выдох, – сказал он.
153
Сашенька дышала с трудом. Она собиралась умереть в этом маленьком ящике. Здесь не было воздуха, не было ничего, что помогло бы ей выжить.
– Выпустите меня! – закричала она. – Выпустите!
Она била и била по крышке ящика. Кричала. Маленькая Сашенька, совсем одна в гробу. Уже умерла и похоронена, и никто не удосужился даже помолиться над ней. Она вопила, выла, била ногами по неподвижной крышке. Она пинала, пинала и кричала. Прошло очень, очень много времени, прежде чем у нее закончились силы. Она упала на спину и просто лежала, тихо и неподвижно, глядя в темноту перед глазами.
Тьма.
Постоянная, неумолимая тьма. Тьма, не признающая существования света.
В реальной жизни идеальной темноты не бывает. Даже в условиях абсолютного мрака человеческий глаз должен видеть. Поэтому мозг обеспечивает картинки. Это называется тюремным кино, из-за галлюцинаций, которыми страдали люди, запертые в одиночной камере. Кто-то когда-то рассказывал ей об этом. Она не могла вспомнить, кто именно.
В этом месте, внутри этого фальшивого ящика, этой сконструированной реальности мучений, не было ничего. Только темнота, настолько глубокая, настолько непроницаемая, что было больно. Физически больно от того, как мало ей видно.
Поэтому, когда крышка открылась и внутрь хлынул свет, она встретила его с абсолютной, чистой радостью. Даже зная, что произойдет, когда она вылезет из ящика. Она увидит подругу, а потом солдат собьет ее с ног – мама будет стоять рядом и говорить, что нельзя быть слабой…
Саша вылезла из ящика. Не Сашенька. Саша, в своем чистом белом платье и перчатках. Шестнадцатилетняя Саша. Она снова была в Севастополе, и вокруг никого не было.
Никого, кто мог бы открыть крышку. Когда она посмотрела вниз, ящика тоже не было. Она находилась в небольшом здании рядом с пирсом, в комнате отдыха, куда офицеры и их супруги могли зайти, чтобы воспользоваться удобствами или просто отдохнуть от музыки и пьянящего морского воздуха. Элегантное помещение с богато вышитыми коврами на полу и большим серебряным самоваром на краю стола, наполненным чаем. Вдалеке все еще слышались звуки тубы. Ум-па-па.
Она вошла сюда – ящика не было, это совсем другое воспоминание. Она вспомнила, что долго ждала, пока Родион принесет ей попить. Когда он так и не вернулся, она забрела сюда, возможно, решив, что здесь она сможет поплакать. Зайдя внутрь, она прикусила губу, а потом… потом услышала шум. Отчаянный шум, как будто кто-то задыхается.
Если бы она хоть на секунду задумалась об этом, то поняла бы, что это за звук. Она не была такой уж невинной, как все думали, – ей шестнадцать, в конце концов, не младенец. Однако в тот момент ей такое и в голову не пришло. Вместо этого она подумала, что кто-то попал в беду, что ему трудно дышать и требуется медицинская помощь.
– Эй? – позвала она, голос прозвучал неуверенно. Ответа не последовало, только ритмичное дыхание.
Тогда она распахнула дверь туалета.
За дверью находился ряд кабинок, пара раковин и небольшой диван цвета шампанского с изящно вырезанными ножками из темного дерева. На диване сидела ее мать, ее платье было задрано.
На коленях перед ней, зарывшись лицом между маминых бедер, стоял Родион. Его волосы всклокочены, лоб блестит от пота.
Мама с шумом втянула в себя воздух – от удовольствия, – а потом открыла глаза.
Сфокусировалась на Саше. Глаза сузились, стали жестокими.
– Привилегия быть командиром, – сказала она. – Пошла на хрен, маленькая засранка.
Родион остановился, но не поднял глаз. Даже не поднял головы.
Саша побежала – из комнаты отдыха, на пляж. Она бежала и бежала по темному песку. Сорвала перчатки, расстегнула бесполезные танцевальные туфли и зашвырнула их за спину, бросила ридикюль в прибой и бежала, бежала, не останавливаясь, горячие слезы заливали лицо и портили шелк платья.
– Это, – шептал ей на ухо ночной ветер, – то, что произошло на самом деле. Ты просто подавляла воспоминания.
Она поняла. Она знала, чей это был голос.
154
В реальном мире
– «Артемида». Семь букв, – сказал капитан Мерсер. Обмакнул палец в светящуюся краску и нарисовал на стене три штриха. Семь. Он опустил взгляд на свои записи, и внезапно все приобрело смысл – всего на мгновение. На странице было тридцать три слова, состоящих ровно из семи букв. Тридцать три. Тридцать три. Почти ровно одна треть от ста. Одна треть была важна, потому что… потому что всегда было три вещи, верно? Святая троица. Основные цвета. Шутки работают по правилу трех, а на борту его корабля, «Геракла», было три человеческих существа. Капитан, врач, солдат.
Он огляделся. Тел не видно. Он бережно хранил их в холодильнике на камбузе, чтобы они не так сильно пахли. Он не жалел о том, что ему пришлось сделать. Врач и солдат пытались помешать ему разгадать загадку.
Он услышал странный звук со стороны камбуза. Странный звук, похожий на повторяющийся крик.
Нет. Это просто его воображение.
Он поднял голову и посмотрел на то, что создал, на свой opus magnum – труд всей жизни.
