Вегетация - Алексей Викторович Иванов
Митя упал на колени. Голова не соображала. Земля куда-то плыла.
Щука быстро трогала Митю ловкими пальцами воровки.
— Э-э, бля, подстрелили тебя, — охнула она.
— Дотащи до входа в миссию… — еле сумел попросить Митя.
— Не-е, тогда меня саму словят, — бесстыже отпёрлась Щука. — Извини, кореш, не фартовый ты… Зашкерься куда, глядишь, не заметит погоня… А я додикам с бункера замажу за тебя, вдруг помогут?.. Короче, давай!
И она полетела дальше.
Митя постоял на четвереньках и усилием воли снова поднял себя на ноги — медленно, точно боялся расплескать сознание. За эти сутки он уже второй раз вот так вот падал — и вставал. Нет, он не сдастся. Если он снова угодит в лапы к Типалову, то его перебинтуют, накачают чем-нибудь и вынудят искать «вожаков». Калдей на руках его носить будет, а Типалов начнёт угрожать: брата убью, Маринку убью… Хватит этой погани… И хватит убегать от людоеда.
Мотолыга выкатилась на поляну, сминая мелкие деревца. И Фудин, и Костик, что торчал у Фудина за спиной, и Калдей, и Серёга, взобравшийся на кожух двигателя, — все они среди заросших развалин тотчас увидели Митю. Сгорбившись, он брёл к харверу, что застрял на краю ракетной шахты. Под вечерним солнцем блестели задранный задний корпус комбайна и шарниры его коленных суставов. Лапа комбайна с разинутым чокером шарила в воздухе над Митей, но не могла его нащупать. И Серёга тотчас вспомнил, что Маринка сказала, будто чумоходы не трогают Бродяг. Похоже, и правда не трогают…
Митя перелез борт колодца, вскарабкался на корпус харвера и пропал из виду. Фудин тормознул мотолыгу возле какой-то бетонной коробки.
— Он что, в кабину забрался? — спросил Костик в злобном изумлении.
— В кабину, — подтвердил Фудин.
— Да как так-то — в чумоход?..
— Загадка природы, Константин, — авторитетно объяснил Фудин.
Больше спешить было некуда. Митрий никуда уже не денется. Фудин, Костик, Калдей, Серёга, Маринка, Матушкин и оба алабаевца спустились из мотолыги на землю. Яростно пылало низкое солнце, стрекотали кузнечики.
— Слышь, командир, как нам к тебе обращаться? — поинтересовался у Фудина один из алабаевцев.
— Михаил Георгиевич, — с важностью сообщил Фудин.
— Давай мы с Лёнькой тебе обратно Ведьму приведём. Скорее всего, она надеется укрыться в «Гарнизоне». Кукует там у входа. Это недалеко отсюда.
— Чё, хотите сами вместе с ней смыться, да? — ухмыльнулся Костик.
— Хотели — давно ушли бы, — пренебрежительно ответил «спортсмен». — Из тебя охранник — никакой. Ты же прохлопал Ведьму с Бродягой.
Морда у Костика была перемазана кровью, но никто его не боялся.
— Учёные не пускают посторонних к себе в катакомбы, — сказал другой алабаевец. — Ведьма этого не знает. Она же у нас новенькая.
— Оружия вам я не доверю, — свысока предупредил Фудин.
— Не надо оружия. Голыми руками её скрутим.
— Тогда даю вам времени до темноты.
Алабаевцы повернулись и двинулись к лесу.
Фудин, Костик, Серёга и Матушкин направились к шахте.
Стены колодца растрескались, поросли мхом и лишайником, арматура заржавела. Буро-зелёная болотная жижа, заполняющая шахту, казалась живой, да она и была живой — с ряской и тиной, с пузырями, с пучками редкой травки на плавающих гнилых комьях. Харвер висел прямо над жижей, запутавшись ногой в монтажной лесенке. Поймав радаром людей, он загудел громче, заворочался, задёргался; ручища с чокером то вытягивалась, то складывалась.
Серёга смотрел на мутные стёкла кабины, пытаясь увидеть за ними брата, но не мог ничего различить. Он попытался представить, как Митя сидит там в дикой зелени, одинокий и затравленный, и почему-то его охватила тоска. Почему-то ему стало ясно, что Митька не выйдет из этой кабины никогда.
— Ёбнуть по нему с базуки, и всё, — азартно предложил Костик.
— Шефу Бродяга живым нужен, — возразил Фудин.
— А если чокер отстрелить? Тогда Митяя можно за шкирку вытащить.
— Из автомата чокер не повредить, — подумав, рассудил Фудин. — А из базуки — не попасть. Тем более, чокер вон как мотается.
— Да я попаду, говно вопрос! — упрямился Костик.
Никто не стал с ним спорить.
Серёга заметил, что Матушкин глядит на харвер со странной надеждой.
— Ты чего, Витюра? — негромко спросил Серёга.
Матушкин не ответил, отвернулся и молча пошагал к мотолыге.
— Сдулся Витюра без своей прошмандовки, — хохотнул Костик.
— Зато ты вонью надут — аж травит по щелям.
— Я тебя убью, Башенин! — от всего сердца пообещал Костик. — Как дядя Егор даст добро, так сразу и убью!
— Прекратите! — начальственно поморщился Фудин. — Дисциплины у вас нет никакой!.. Судя по всему, Бродягу нам не достать. Против харвера только харвер нужен, — Фудин вынул телефон. — Придётся шефа сюда вызывать.
69
Объект «Гарнизон» (V)
По гидравлической системе левой задней ноги Митя вскарабкался на задний корпус харвестера, через стыковочный узел перелез на средний корпус и, лёжа на спине, поехал вниз по шершавому от лишайников ситаллу, пока не уткнулся ногами в затылок кабины. Конечно, он мог соскользнуть, сорваться и упасть с комбайна в бризоловую болотину, заполнявшую бетонный колодец ракетной шахты, однако на страх у Мити уже не было сил. А двигаться дальше оказалось проще. Хватаясь за поручни, Митя добрался до двери.
Высокий борт колодца отрезал свечение вечернего неба, харвер висел на стене в тени; кабину заполнял призрачный синеватый полумрак — ещё горели мониторы, густо оплетённые зеленью. Зелень заняла весь объём помещения, как живая пена, колыхалась в воздухе — то ли моховая паутина, то ли сети водорослей, то ли пух из плесени. Митя погрузился в мягкую и влажную прохладу. Он даже не понял, попал ли на водительское кресло: его держало как в гамаке, как на зыбкой перине. И он наконец ослабил волю. Он ведь дошёл до конца своего человеческого пути.
Это было блаженством — тихо растворяться в огромной жизни, сохраняя себя лишь настолько, насколько хотелось. Чужая вегетация впитывала его в себя — и становилась его собственной. Не испытывая ни страха, ни отторжения, Митя ощущал, как его почти неосязаемо оплетает, опутывает и окутывает что-то невесомое и всесильное, будто магнитное поле. Оно проникает в тело, подключается к нервам, снимая боль, сшивает его с миром, пусть и не так, как он привык. Что-то в нём размывается, тает — то, что было неважным; рисунок его взаимосвязей с окружающим разбегается и ветвится, словно изморозь на окнах; но что-то в нём и остаётся неизменным — то, без чего нельзя.
В нём оставалась горечь. Горечь за Серёгу. Иррациональное сожаление — ведь Серёга не был ему братом ни физически, ни ментально. И тем не менее что-то странное ведь соединило их накрепко… Однако Серёга не осмелился сделать самый главный шаг, не решился уйти — и увяз там, где бригады и бригадиры, где ложь, насилие и подлость. С лесорубами ему было понятнее и проще. Как и всем лесорубам, ему не нужны были ни совесть, ни будущее. Ну и ладно. Не для Серёги же он, Митя, был создан селератным лесом…
А для кого? Для чего? Глупо спрашивать, но в чём смысл его появления?
Природа функциональна. Даже ошибки её — стратегические страховки, которые просто не потребовались. Цель у жизни одна: продлиться, выстоять в борьбе за существование. А селератный лес тоже ведёт яростную борьбу. Он не хочет превращаться в бризол или фитронику. Не хочет, чтобы его вырубали. Он врастает в машины и людей, превращая их в чумоходы и лешаков. И появление Мити подчиняется той же логике — как иначе? Он, Митя, создан, чтобы защищать селератный лес. Создан, чтобы спасти.
У фитоценозов нет никаких орудий, нет изобретательного мозга и ловких конечностей, поэтому для обороны селератный лес использует
