Изумрудный Армавир - Александр Нерей
Заодно хотел поплескаться в Индийском океане. Я же вчера рассказывал. Если есть желание, айда со мной. На час-полтора, не больше. Это в пещере время на тормозах, а на океане не очень.
И это. Волшебно-магическое: «Захвати с собой плавки, Емелюшка! А то старшиной станешь!»
— Ха-ха! Не Емелюшка, а Иванушка. И не старшиной, а козлёночком, — рассмеялся первый, видно заразившись оптимизмом, а может, скинув с себя груз ответственности быть всегда и везде первым, после того, как узнал, что он из пятнадцатого мира.
— Смотря какое призвание, а не громкое звание. Так что, решай. А народу скажи, что двери пещеры нараспашку, и они сами могут с ЭВМ общаться и обучаться, даже без меня.
Я завтра сам там учиться на астронавта буду. Планирую повторить подвиг Аполлона-11. Который на нашем секретном долларе в виде орла с веточкой нарисован. Высажусь на луну. А чего тормозить? Я уже в космосе бывал разок. На игрушечной ракете… Не сам, конечно, до такого додумался. Подсказали добрые… Стихии. Я из тамошнего Армавира до Голландии долетел.
Снова о своих подвигах бахвалюсь?
— Ты, это. Я точно с тобой. Всё. Исчезаю! Подзарядил ты меня с утра скипидаром по заду. Главное, задаром. До встречи! А откуда старт и на чём? Вдруг, ещё кто-нибудь присоединится своими плавками. Ха-ха-ха! — спохватился первый, уже отбежав на десяток шагов.
— От Павловой Америки. В память о моём первом сверхзвуковом конфузе, — крикнул я дружку, позабыв, что он невидимый, а я очень даже не один.
Пришлось слегка повалять дурака. Покричать на одноклассников и одноклассниц. Подурачиться до самого звонка на урок.
* * *
Никто меня больше не беспокоил, и я спокойно проучился целых три урока и один субботник по раскуроченной строительством забора территории.
Вырвавшись на свободу, рванул сломя голову домой. Остальные повзрослевшие одноклассники, особенно те, у кого имелись старшие братья или сёстры, снисходительными взглядами проводили меня до горизонта, а сами, о чём-то сговорившись, убыли куда угодно, только не домой.
Мне было всё равно, что обо мне подумают наши элитные и простецкие «звёздочки», на которые мы разделились ещё в первом классе. Я держал нейтралитет. Пытался держать. И к тем, и к другим относился со снисхождением, граничившим с высокомерием какого-нибудь столичного сноба или гурмана, неизвестно как попавшего носом в армавирскую манную кашу на рыбьем жире.
И тех жалел, что они такие сякие, и других, что они сякие такие. Одни шириной опережали, другие псевдо-интеллектом брызгались, третьи копались в себе до одури, не веря ни в себя, ни в свои чувства, ни в своё хоть какое-нибудь светлое предназначение.
В общем, всех я критиковал и дразнил. Иногда беззлобно, как Третьяка, иногда со скрытым сарказмом, как Маринку, иногда с открытым жалом, как… Считай, полкласса.
В том числе Оленьку, которая, сбросив с себя кольчугу неприступной Авроры, тщетно пыталась угнаться за соседом, улепётывавшим в Оман, чтобы позагорать.
Влетев в родную калитку, я сразу же отпросился у мамки, соврав про очень-очень срочное дело в школе, и, отказавшись от обеда, переоделся и метнулся в сторону дедовых владений, не забыв о своём всеядном оружии.
«Если что, лимонадом пальну. Вдруг, жажда одолеет. Или мороженым. Там видно будет», — рассуждал я, напрочь позабыв про плавки.
— Здравствуй, дедуля. Куда нынче взгляд устремил? — приветствовал Павла. — Ты в курсе, что вчера одиннадцатый учудил?
— Уже с утра твоей Пелагее лекцию читал. О пользе голых задниц и бледных ушей. Еле-еле надоумил, что они больше на срамоту пялились, а не на рожу, будто бы на тебя похожу.
Набрехал, что ныне мода такая у внуков наших, кто в карты проиграл, тот и должен перед стариками осрамиться. Смотри, не выдай. Не сболтни лишнего, — поведал дед свою историю о моей голой правде. — И Нюрку воспитывал. Пришлось на старости лет замахнуть в её владения. Физкультурился через подполье.
— Ты же запросто мог перепрыгнуть.
— А если бы промазал? Воспитывал бы какую-нибудь куртизанку, а не Экскурсию-партизанку? Я, когда вспотею, и лицом доходчивей объясняю. Красноречивее. И потом, кто знает, что вы там не поделили? Вдруг, её мир из меня незнамо какое пугало сделал бы?.. Обещала усовестить. Не мальца, конечно, а с миром поговорить. Будто он её послушает.
— А мне наш невесту сосватал. Соседку заставил в кино водить. Начудил при ней. И летали мы в дальние дали. Правда, он ей память сам регулирует, как мамка громкость в телевизоре. Всё равно, у меня беда теперь с ней. Кстати, она тебя, как огня боится, — признался я деду и зажмурился, ожидая крупнокалиберную отповедь.
— Это он тебя на моральную устойчивость проверяет. Рановато что-то. Как там твой третий глаз? Ещё не просыпался?
— Уже зудит и чешется. Скоро выскочит во весь лоб, — пообещал я без задней мысли.
Павла, как молния сразила. Так своей бородёнкой затряс, что я от испуга подпрыгнул. А он, оказывается, просто-напросто, смеялся надо мной. «И что я такого ему наговорил? Этому хохмачу», — задумался я.
— Вскочит, а потом выскочит. Уморил старика. Теперь даже помирать не охота, — признался дед после истерики.
— Так ты не против? Её с собой таскать можно? Не в пещеру, разумеется, а в турпоходы? — поинтересовался я для порядка.
— Пора, значит, мне тебя тоже повоспитывать. Слушай собачью притчу. Складами. На ус мотай и разумей, что она не только о собаках. «Шарик Жучке…»
— Вместо взбучки перед будкой сделал кучку? Я такую знаю, — перебил я учителя.
— Я же её для твоего полового воспитания берёг. Откуда узнал? От Угодника? — опешил дед.
— От Угодника. Я же тебе… Или Угоднику? В общем, говорил, что помню то, чего не забывал. Знаю то, что никогда не знал. С памятью что-то случилось. Я даже мамкиными глазами на всё вокруг… На её детство смотреть могу. И бельё её на свою голову надевать. И косички её сушить. И своё младенчество с полутора лет, как на ладони.
Представляешь, какой это груз? Я тебе в подробностях рассказать могу, как Добрая за дедушкой Григорием Федотовичем приходила, и о чём они разговаривали в его последний час. Когда она вся в белом была, и его душу увела. Не во сне увидел. На складе
