Сага о Головастике. Изумрудный Армавир - Александр Нерей
— А никак не правильно. У всяких мест свои имена имеются, как у людей. Это мы по серости своей их обобщаем этим словом. А смягчать его или нет, каждый сам решает. Просто, ежели ты скажешь, что собрался на Генеральские ванны, тебя не все поймут. Даже на тех же Курилах. А вот ежели скажешь, что в паратуньку едешь, тут тебя, почитай, весь Дальний восток уразумеет.
— Лишь бы там никого не было. Там же день уже. Ещё и Чистый четверг. Небось, очередь в бассейн твой будет.
— Из медведей, что ли? Или ты голых девок испугался? Так они там редко оголяются. И глаза у них, ежели что, отведёнными будут. Никого там в это время не бывает. А настоящий Чистый четверг только раз в году на Страстной неделе. Так что, твоё дело париться и на ус мотать. Вдруг, кому такая «горячая» помощь понадобится? Тому же батьке. Завернёшь его, болезного, в покрывало, и в вулкан на распаривание. Только и глаза, и думки его с помощью товарища «Эс» подправишь.
Я в самом начале откровений деда о медведях и голых девицах уже был с открытыми глазами и перевёрнутой мировой картинкой, а при упоминании товарища «Эс», так и подпрыгнул в этой картинке прямо… Вниз. Чуть с Америки не свалился.
«Выходит, Павел знает и помнит имя Скефия. “Товарищ Эс”. Придумал же. Как бы его расспросить?.. Может, не надо? Но всё равно же не утерплю», — замелькало в перевёрнутой голове вывернутыми наизнанку мыслями.
— Что за зверь? Товарищ этот, которого ты назвал, «Эс», — еле сдерживаясь от дрожи в голосе, спросил у деда.
— Бог его знает. Это ещё пращуры от нашего ремесла так мир обзывали. Планету нашу. После и на аглицком переврали. «Эс» или «Ес», или «Ёс». Что-то подобное, — разъяснил Павел.
— Earth. Так вот, откуда у американеров и англичан название земли. Думают, что мир землёю называют? Или землю миром? Товарищ Эс. А я-то, дубинушка, Бог знает, что подумал, — разочаровался и возгордился я одновременно.
«Получается, что по родному Скефию и все остальные миры по-английски товарищами Эс кличут. Заглавный товарищ, который сегодня совсем не товарищ», — соображал я перевёрнутыми мозгами.
Тем временем мы уже вовсю неслись над морем.
Неудобно разглядывать всё вверх ногами, но всё равно интересно. Синее-синее море с барашками на гребнях волн напоминало синее небо с облачками, и когда наша Америка приступила к взлёту в это самое море, я вздрогнул и зажмурился.
Не мог справиться с чувствами взлёта, который на самом деле был посадкой. Снижением, а не подъёмом. Может, поэтому пропустил все подробности посадки на остров. На первый в моей жизни остров со спавшим вулканом и гейзерами.
— Распрягайся. Мы на месте, — доложил дед, и я раскрыл глаза.
— Где же вулкан? — опешил, когда не увидел из-за тумана вершину горы с кратером на макушке.
— А ваше благородие уже выздоровели? — покосился на меня дед.
Пока соображал, о чём он спрашивает, дед начал раздеваться прямо на бережку небольшой, но достаточно глубокой лужи, со всех сторон обложенной валунами и камнями. В эту лужу или, скорее, маленькое озерцо впадал, а потом вытекал прозрачный ручеёк с горячей водой, отчего и она сама, и вся округа была погружена в бледный еле прозрачный туман.
— Меня что, уже простили? Дед, мне снова мозги на место вправили. Я теперь всё вижу, как обычно. Всё ногами вниз, — обрадовался я подарку товарища Эс.
Дед сначала раздевался и складывал свои вещи на Америку, которая вросла в землю рядом с озерцом-запрудой, а потом неожиданно зашвырнул всю эту охапку в воду чуть ниже по течению горячего ручья, со всех сторон заросшего буйной осенней растительностью.
— Мир, сделай старику доброе дело. Простирни покуда я на процедурах, — попросил он Скефия и, отбросив палку в сторону, начал осторожно входить в подобие заводи не более метра в глубину.
Дедовские тряпки сначала нырнули в воду, потом покрылись какой-то мутью с пузырьками воздуха, потом муть и пузырьки унесло вниз по течению, а вещи остались плавать возле бережка.
Павел опустился в бассейн в рубахе и трусах, которые прямо на нём покрылись той же пузырившейся мутью, и «стирка» повторилась.
— Обнажайся и в воду! После взлёта разглядишь остров и океан. И простирни всё, что на себе. Мир о том попроси. За минуту всё высохнет, вот увидишь. Он нынче добрый.
Согласился же на счёт твоего прощения, так что, получай удовольствие. Это и есть паратунка или паратунька. А я, с твоего позволения, расслаблюсь.
Дед зажмурился и повис в толще горячей воды, раскинув руки в стороны, оставаясь на поверхности только своей бородой и лицом, а я, перестав озираться по сторонам, снял с себя обувь, куртку и оставил их вместе с полотенцем на Америке. Потом прямо в одежде залез в кипяток, выбрав место, которое было помельче, чем дедово, после чего попросил Скефия о стирке.
Поначалу вода просто обжигала и никакого удовольствия от вулканического погружения я не получил, а вот, когда всё тело привыкло к теплу, оказавшемуся не таким уж и кипящим, я тоже воспарил, оставив над водой только нос и глаза.
Наш каменный бассейн был не более двадцати шагов в длину и пяти-шести в ширину. Течение в ручье оказалось довольно ощутимым, и по телу то и дело пробегали волны более тёплых струй, доставая до кожи через одежду. Получался какой-то водный массаж с тепловыми контрастами, от которого я расслаблялся ещё больше.
«Спасибо тебе, Скефий. Спасибо за стирку. Спасибо, что ты незлопамятный и невредный. Конечно, нужно нашего брата в рамках держать, но и Горынычей для него тоже надо иногда запускать», — грезил я, паря в небесах, а не в горячей ванне на склоне невидимого вулкана.
— Вылезай. Перекури малость. Отдышись минут пять. Для сердца так надо. Потом, когда зябнуть начнёшь, обратно в воду. И не больше трёх заходов, запомни. А шмотки на ветки развесь. Пусть проветриваются, — вернул меня на грешную землю руководитель вулканической экспедиции.
Дед оказался на бережку и уже без рубахи. Его вещи были выжаты и одни из них свисали с тонюсеньких веток каких-то кустов, а другие валялись на гладких валунах у берега ручья.
Я выбрался из воды и последовал его примеру. Снял с себя всё, кое-как выжал, потом часть разбросал на камнях покрупнее,
