Смерть и прочие неприятности. Opus 2 (СИ) - Сафонова Евгения

Как Айрес могла так поступить? Без раздумий уничтожить то, чего наверняка даже не понимала, чьей красоты наверняка не могла оценить?..

— Эльен, вы знали, что Герберт боится смерти? — спросила она невпопад: страстно желая поговорить и подумать о чем угодно другом.

— Странная особенность для некроманта, — откликнулся призрак невозмутимо, учтиво раскрывая перед ней дверь. Не позволив ей понять, был это положительный или отрицательный ответ. — Хотя… ты можешь каждый день иметь дело со смертью других, но твоя собственная продолжит пугать тебя.

— Он слишком много имел дело со скелетами. И слишком мало с живыми людьми. — Пройдя внутрь, Ева опустила футляр с Дерозе на пол; раскрыв его, принялась протирать струны и корпус инструмента. В комнате с яйцом делать это ей почему-то было неудобно: все равно что выносить закулисные тайны на сцену. — С чего он вообще заперся здесь в окружении одной нежити? Помимо всего, что я уже знаю?

— Двух слуг поймали на шпионаже. Вскоре после гибели его родителей. Одного подкупила королева, другого — лиэр Кейлус. Тогда господин Уэрт решил, что вполне сможет обойтись прислугой, которая точно его не предаст.

Ева лишь нахмурилась, скользя мягкой тряпочкой по лакированному дереву.

— Он так хорошо знаком с последствиями смерти, что теперь для него все тлен, — сказала она потом. — Суета и пыль. Все, кроме того, что может его обессмертить. — Закончив с инструментом, она прошлась чисткой по древку смычка. — А самое обидное, что в чем-то он прав. Я вот тоже боюсь умирать.

— Смерть — естественная часть жизни. То, что придает ей смысл. Лишь смерть заставляет нас ценить дарованные нам мгновения.

— Да. Знаю. Слышала. — Убрав смычок на его законное место в футляре, Ева аккуратно опустила крышку: пытаясь не ассоциировать это действие с тем, что совершают на похоронах. — Но все равно хотела бы, чтобы этих мгновений было как можно больше.

Мысли неумолимо возвращались к Гертруде.

Вообще странно задаваться вопросом, как королева могла так поступить. Если Айрес хотела во что бы то ни стало предотвратить исполнение предсказания — вполне логично, что следом за обещанной Лоурэн спасительницей она уничтожила и обещанное Лоурэн чудище. Герберту королева могла говорить что угодно, но Ева была уверена: отправляясь в замок Гертруды, в первую очередь Айрес руководствовалась именно словами Лоурэн. Отныне ведь чудесно все складывается — Избранная мертва, чудище, которое после ее гибели некому было убивать, тоже. Сиди себе спокойно на троне да лелей дальше тиранические планы.

А им остается лишь осуществить тот план, что Герберт задумал изначально. Разыграть спектакль, где с самого начала мертва не только Избранная, но и убиваемый ею дракон.

Ева не знала, чего Герберту стоит одновременно поддерживать три стазиса — ее, Гертруды и Мелка, — но некромант вновь наведался в драконий замок еще прежде, чем вернулся с празднования домой. И теперь законсервированное тело Гертруды ждало часа, когда некромантия и немножко иллюзий ненадолго придаст ему подобие жизни, прежде чем упокоиться навсегда. Уже на дне озера.

— Некоторые вещи просто не созданы для того, чтобы медленно увядать, — проговорил Эльен мягко, возвращая девушку в реальность. — Одни огни загораются, чтобы тлеть медленно и долго, тихо согревая тех, кто вокруг. Другие — чтобы прогореть в один миг яркой вспышкой, оставив за собой пламенный след в истории или чьей-то памяти. Не нам судить, почему боги готовят нам столь разное предназначение и столь разные сроки.

— Мы собираемся использовать ее тело, Эльен, — вырвалось у Ева. Пожалуй, в первую очередь потому, что думать о собственном сроке ей совсем не хотелось. — Гертруды. Поднять ее, чтобы я могла «убить» ее у всех на глазах. — Поднявшись на ноги, она яростно тряхнула головой. — Это так… мерзко.

— Вы слишком много значения придаете плотским останкам, лиоретта. — Призрак, явно не видевший в этом никакой крамолы, с легким осуждением качнул головой. — Все религии проповедуют бессмертие души, но отчего-то придают неимоверное значение посмертию тела. Здесь, в Керфи, к смерти относятся так, как и должно к ней относиться. Смертная оболочка — только обертка. Фантик для души сродни конфетному. — Заложив руки за спину, он посмотрел в окно, щуря пушистые ресницы. — Вы некогда говорили, что в вашем мире деяния некромантов мнят надругательством над мертвыми. Но ведь мы лишь бережем фантик вместо того, чтобы просто его выбрасывать, позволив бесполезно и бесславно пропасть. Позволяем выполнять то же, что он выполнял, пока наполнение его еще было в нем. Разве это не дань уважения к тому, кто все равно уже нас покинул? Я лично ни капли не возражал бы, если б сейчас в кухне трудился и мой скелет, будь он к тому пригоден. И не думаю, что возражала бы ваша драконица. — Когда призрак вновь взглянул на девушку, этот взгляд будто коснулся ее щеки теплой ласковой ладонью. — Ей это тело все равно уже ни к чему. Если оно может оказать кому-то добрую услугу вместо того, чтобы просто истлевать… помочь изменить этот мир к лучшему, помочь спасти чужие жизни… разве не лучше использовать его с пользой?

Лучшая слышанная мною речь в защиту посмертного донорства, подумалось Еве саркастично.

— А вы, Эльен? — спросила она, высказывая то, что интересовало ее уже давно. — Почему вы решили остаться здесь не только телом, но и душой? Или вам не оставили выбора?

— Оставили. — Дворецкий, усмехнувшись, повернулся к ней — чтобы невесомой рукой слегка погладить по волосам. — А что бы вы с господином Уэртом сейчас без меня делали?

Эта ласка, и взгляд, и тон слишком напомнили ей папу, где-то за гранью другого мира наверняка сейчас оплакивающего уже второго потерянного ребенка; и, не выдержав, Ева обняла призрака за талию, уткнувшись лбом в призрачный бархат сюртука на его плече.

Странное это было ощущение. Будто утыкаешься в пышные шифоновые оборки, под которыми скрыто холодное стекло. Но когда Эльен, вздохнув, по-отечески ободряюще приобнял ее в ответ, так желанная ею поддержка была настоящей.

— Я не тороплюсь за грань, лиоретта, — проговорил призрак, шелестящими прикосновениями поглаживая ее спину. — Уверен, там всех нас ждет нечто потрясающее и потрясающе интересное, но пока я не представляю, как оставлю тех, кому поклялся служить. К тому же я не уверен, что по ту сторону меня ждет теплая встреча.

— Это еще почему? — пробормотала девушка, не поднимая лица.

— Видите ли, исполняя свой долг вассала, я вершил не только благие дела. А Жнец не слишком жалует тех, кто крадет его урожай, срезая жатву раньше уготованного Им дня. — Когда Ева застыла в замешательстве, Эльен мягко выскользнул из ее рук; отстранился, и девушка увидела его печальную улыбку. — Смерти не нужно жаждать, лиоретта, но и не нужно бояться. Смерть — не недостаток и не ошибка. Она завершает то, чему логично иметь завершение. А бессмертие — не всегда благо.

— Многие бы с вами не согласились, — все еще пытаясь совместить в сознании картинку уютного заботливого Эльена, к которому она привыкла, с гипотетическим Эльеном-убийцей, возразила Ева. — Герберт, в частности.

— На них не стоит равняться. — Отвернувшись, сцепив руки за спиной, призрак подошел к окну. — В те дни, пока я был еще жив, мне довелось бывать в Риджии. Мой господин взял меня туда, когда дела свели его с тамошними магами. Помните, кто ее населяет?

— Люди, эльфы, дроу, лепреконы, — машинально откликнулась Ева, как откликалась прежде на их уроках.

— Да. Много больше долгоживущих народов, чем во всех других странах. — Эльен вздохнул. Ева порой удивлялась, как он может вздыхать, если в принципе не способен дышать — но, видимо, призраки сохраняли некую иллюзию дыхания. — В Риджии мой господин встречался с эльфами, и я тоже. Были среди них прекрасные, поэтичные создания, истинные Дети Солнца, как называют их там… но были и те, кто мнил себя лучше людей на том лишь основании, что в отличие от смертных они живут вечно. Дроу, как вы помните, некогда даже развязали войну, стремясь уничтожить людей. Сочли простых смертных недостойными жить подле них, не умирающих, не стареющих. Это так… высокомерно. — Вскинув ладонь, призрак рассеянно выплел пальцами в воздухе витиеватый вензель, явно призванный выразить его брезгливое отношение к подобной позиции. — С каких пор бесконечность жизни стала столь важным фактором в столь сложном вопросе? Смертные сотворили столько вечного, столько прекрасного, столько вещей выше и волшебнее себя, чего иной из эльфов и дроу не создаст за всю свою бесконечно долгую жизнь. И сама Риджия… закостенелая. Отстающая. Лишь сейчас нагоняющая другие страны, ушедшие далеко вперед — по той причине, что в трех из четырех ее королевств вместо стариков, закосневших в устоях трехвековой давности, к власти наконец пришли дети… принесшие с собой свежие мысли, идеи, взгляды. — Оглянувшись, он горестно опустил руку. — Взгляните даже на меня. Я бессмертен, но кто я? Реликт, пережиток прошлого, тень уже ушедшей эпохи.