Скотт Линч - Красные моря под красными небесами
Недовольное бормотание не стихало.
– На моем корабле каждому равная доля полагается, – кашлянув, сказала Замира.
Все встрепенулись.
– Корабельного баталера зовут Гийом. Он оценивает добычу. Одна треть идет на содержание корабля – паруса, оснастка, починка и прочее снаряжение. Остальное делится поровну между всей командой. Из того, что мы на «Красном гонце» взяли, вам не причитается не центира, и это не обсуждается. Но если по пути в Порт-Транжир нам встретится корабль и вы станете полноправным членом команды, то получите свою долю денег, вырученных от продажи «Красного гонца». Повторяю, только те, кто станет членом команды.
Локк невольно восхитился и разумным подходом к разделу добычи, и ловкостью, с которой Замира не только рассеяла недовольство недавних пленников, но и превратила «Красного гонца» из неприятного напоминания о поражении в заманчивое обещание груды серебра.
Капитан Дракеша повернулась и ушла на корму, оставив Дельмастро отдавать последние распоряжения. Матросы возбужденно загомонили.
– Молчать! – звонко выкрикнула Эзри. – В общем, это все. Чуть позже вас накормят и пива дадут, по полкружки. А завтра разберемся, кто из вас что умеет, и приступим к работе. Кстати, капитан не упомянула только об одном… – Она умолкла, требуя всеобщего внимания. – У капитана Дракеши двое детей – сын и дочь. По большей части они сидят в капитанской каюте, но им позволено гулять по всему кораблю. Эти дети для вас священны, как реликвия, а то и больше. Запомните это хорошенько. Если хоть кто-то скажет им неласковое слово, то я своими руками такому уроду причинное место к фок-мачте прибью и оставлю подыхать от жажды. Команда «Ядовитой орхидеи» лелеет их, как родных, так что ради их спасения будьте готовы хоть шею сломать. Имейте в виду, я не шучу.
Судя по всеобщему молчанию, внушение возымело действие, и Дельмастро кивнула. Тут с юта прозвучал голос Дракеши, усиленный рупором:
– Поднять якоря!
Дельмастро приложила к губам свисток, висевший у нее на груди на кожаном шнурке, и трижды свистнула.
– Пошел шпиль! – громогласно объявила она. – Вымбовки вставить! Поднять якоря готовьсь! Помойная вахта, все к шпилю, живо!
Подгоняемые лейтенантом, бывшие матросы «Красного гонца» потащились на середину палубы, где при свете фонарей между фок-мачтой и курятником уже суетились моряки, вставляя длинные брусья вымбовок в якорный шпиль. Какая-то женщина посыпала песком доски палубы. Локк с Жаном устремились вслед за Джебрилем.
– Добрый вечер, Равейль, – ухмыльнулся он. – Ты какой-то… разжалованный.
– И весьма рад этому, – ответил Локк. – А сам-то ты как? Часа не прошло, как меня за борт отправили, – и погляди, что с кораблем стало…
– А по мне, так стало гораздо лучше, – сказал кто-то у него за спиной.
– Согласен, – закивал Локк, решив, что для общего блага в ближайшие дни бывшему капитану Равейлю лучше изображать смиренное раскаяние. – Всецело согласен.
Эзри протолкнулась сквозь толпу, вскочила на якорный шпиль и уселась на широкой тумбе, скрестив ноги.
– Канат принять готовы? – крикнула она.
– Готовы! – донеслось из люка.
– По местам! – сказала Эзри.
Локк пристроился рядом с Жаном и навалился на брус вымбовки – якорный шпиль «Ядовитой орхидеи» размерами намного превосходил шпиль «Красного гонца», и вращали его на двадцать человек больше.
– Ну, вперед! – сказала Эзри, когда все заняли места у вымбовок. – Навались! Тронулись! Всей грудью навались! Плеч не жалей! Быстрее, быстрее! Погнали, чтоб завертелась!
Локк изо всех сил толкал вымбовку, песок хрустел под ногами, впивался в босые ступни, царапал нежную кожу между пальцами. Впрочем, никто вокруг не жаловался, и Локк, прикусив губу, терпел. Эзри кружилась, сидя на верхушке шпиля; постанывала якорная лебедка, цепь с лязгом укладывалась в канатные ящики; у бакборта на носу собрались матросы закрепить якорь. Через несколько минут Эзри пронзительно свистнула:
– Стоп шпиль! Левый якорь крепить! Якорь-цепь на стопора!
– На левый галс! Марсовые к вантам на фок и грот! – раздался усиленный рупором голос Дракеши. – Марсели и брамсели!
Все забегали, раздались свистки, поднялась суматоха. Эзри соскочила с тумбы шпиля, выкрикивая команды:
– Фок и фок-марсели отдать! Грот и грот-марсели отдать! На фока-брасы на левую! Пошел брасы! На грота-брасы на правую!
Команды следовали одна за другой, но Локк их больше не слушал, пытаясь понять, что происходит. «Ядовитая орхидея» дрейфовала на одном якоре в открытом море, под легким северо-восточным ветром, и ее развернуло в левентик. Из команд Эзри следовало, что корабль двинется задним ходом и чуть повернет на восток, уваливаясь под ветер, пока не встанет бейдевинд на левый галс.
– На грот– и фок-мачтах с реев долой! Эй, наверху, не спать! Смотри в оба!
Эзри спрыгнула на палубу. По вантам карабкались темные фигуры, в сгущавшемся сумраке поскрипывали снасти, с нижних палуб появлялось все больше и больше людей.
– Помойная вахта! Марш на полубак, не путайтесь под ногами! А вы двое – стоять! – Эзри остановила Локка и Жана. – Вон там, у грот-мачты, под трапом штирборта, возьмете метлы и сгребете весь песок с палубы в бадейку. После того, как вымбовки разберете.
В неверном свете алхимических фонарей Локк с Жаном занимались скучной и тяжелой работой, которую то и дело прерывали бегущие по своим делам моряки, меньше всего заботившиеся о простейшей вежливости. Локк злился и недовольно морщился, но тут к ним с Жаном подошла Эзри и прошептала:
– Не обращайте внимания. Вам потом легче будет с вашими бывшими матросами.
«А ведь она права, – подумал Локк. – Команда „Красного гонца“ только обрадуется, глядя на очередное унижение Равейля и Валоры».
– Премного благодарен, – шепнул он.
– Я свое дело знаю, – отрезала она. – Сложите все на место, а потом ступайте на полубак и оттуда ни ногой.
Лейтенант Дельмастро затерялась среди моряков, занятых какими-то непонятными, но важными делами. Локк вернул метлы в отсек под трапом и вместе с Жаном побрел на полубак. Над головой хлопали и полоскали паруса, набирая ветер, скрипели канаты, негромко перекрикивались матросы на реях, что-то разбирая, разнося, крепя и опуская в десятках ярдов над палубой.
«Ядовитая орхидея» медленно легла на левый галс; последние лучи заката горели за кормой, будто корабль выплывал из сияющих призрачных врат, направляясь к первой вечерней звезде, которая все ярче мерцала в чернильно-синем небе на востоке.
К удивлению Локка, Джебриль оставил им с Жаном местечко – не самое удобное, у входа в баковый кубрик, а в глубине, у носовой переборки левого борта, почти в темноте. Приятели проползли туда под недовольное, но в общем дружелюбное ворчание матросов, уже устроившихся на ночлег; только некоторые, в том числе Мазукка и Аспель, угрюмо молчали.
– О, галерных невольников прибыло, – усмехнулся Джебриль.
– Гнить бы нам всем на галерах, если б Равейль нас с Наветренного Утеса не вызволил, – заметил кто-то (Локк не распознал голоса). – Он, конечно, редкий болван, но за это ему спасибо, так что с ним можно и по-товарищески.
«А чего ж ты молчал, когда нас за борт отправили?!» – хмуро подумал Локк.
– Ага, редкий болван, с этим я полностью согласен, – сказал Мазукка.
– Нам со всеми нужно по-товарищески, – рассудительно заметил Жан вкрадчивым тоном, обычно свидетельствовавшим о том, что он изо всех сил сдерживает желание пристукнуть собеседника. – Оррин-то не один.
– Да? А в кубрике темно, нас тут много… Тебе здесь не развернуться, Валора. Или ты всю ночь без сна пролежишь? Вот как навалимся двадцать восемь на двоих…
– Будь мы на палубе, – сказал Жан, – ты б в штаны наложил, как только я кулаки разомну.
– Жером, – зашептал Локк, – спокойнее… Мы все…
В темноте кто-то завозился, что-то глухо стукнуло, и Мазукка сдавленно взвизгнул.
– Плешь, ублюдок ты этакий, – прошипел кто-то. – Ты что, совсем с ума спятил? Если с ними что случится, Дракеша тебя убьет.
– И всем нам хуже будет, – добавил Джебриль. – Вы что, о Замире Дракеше никогда не слыхали? Если она взъярится – в команду нас не возьмет, и что тогда? Только попробуй какую пакость учинить, Мазукка, быстро узнаешь, что такое двадцать восемь на одного. Это я тебе обещаю.
В темноте послышались согласные восклицания. Мазукка со свистом втянул воздух, – похоже, невидимый противник ослабил захват.
– Давайте замиримся, а? – простонал Мазукка. – Я не буду, честное слово. Я как все… Что скажете, то и будет.
Ночь выдалась теплой; в кубрике было жарко и душно, через решетку люка над головой свежего воздуха поступало недостаточно для тридцати мужчин, набившихся в крошечную тесную каморку, как овцы в загон. Локку не спалось; глаза его, привыкшие к темноте, выхватывали из сумрака очертания спящих тел. Корабль жил своей жизнью: по верхней палубе топотали ноги, с нижней палубы доносился смех и разговоры моряков, с кормы глухо раздавались какие-то приказания, а о нос корабля с плеском разбивались волны.
